Напрасно ожидавший за городом депутатов с московскими ключами, Наполеон принял решение лично поехать за ними и оказался в Белокаменной во вторник, 3 сентября, въехав «в половине одиннадцатого часа утра в Дорогомиловскую заставу. Арбат был совершенно пуст». На улице Бонапарт увидел только содержателя одной из аптек и его семью, а также раненого французского генерала, «накануне к ним поставленного постоем». «Подъехав ближе, Наполеон посмотрел на них вверх весьма злобно», окинул быстрым взглядом весь дом, вновь бросил взгляд на находящихся у окна – и продолжил путь.

«Он сидел на маленькой арабской лошади, в сером сюртуке, в простой треугольной шляпе, без всякого знака отличия. В расстоянии ста сажен ехали перед ним два эскадрона конной гвардии. Свита маршала и других чиновников, окружавших Наполеона, была весьма многочисленна. Пестрота мундиров, богатство оных, орденские ленты различных цветов – все сие делало картину прекрасною, а простоту Наполеонова убранства еще разительнейшею».

(Источник: Корбелецкий Ф. И. Краткое повествование о вторжении французов в Москву.)

«Победитель Москвы» приблизился к Боровицким воротам. За все это время он не заметил почти ни одного жителя.

«Негодование написано было на всех чертах Наполеонова лица». Император Франции даже не пытался скрывать происходившее в его душе. Спускаясь с лошади и взглянув на стены Кремля, он с насмешкой произнес: «Какие страшные стены!» «Удивительно, что он пренебрег обыкновенною своею комедиею и что не приказал поднести себе московских ключей, кем бы то ни было, для провозглашения потом пышной церемонии сей».

В ярости от ненависти и пренебрежения, встреченных со стороны русского народа, который предпочел «лучше уступить древнюю свою столицу его ненасытному честолюбию и алчности его орд, нежели преклонить перед ним выю», Наполеон приказал, чтобы во всех полках, «по очереди к грабежу назначенных, употреблять отборных солдат, вместе с офицерами, для доставления в Кремль съестных припасов всякого рода, и чтобы русских обоего пола, не разбирая ни состояния, ни лет, употреблять для сего вместо лошадей».

Наполеон I Бонапарт

В Кремле Наполеон, окруженный своими маршалами и генералами, «взирает равнодушно на огонь, истребляющий мгновенно многие части города». Свита уверяла: «Это Ростопчин жжет Москву, а не мы». На главнокомандующего Москвы Федора Васильевича Ростопчина «изрыгались тьмы ругательств». В имении графа в селе Вороново нашли прикрепленную к церковной двери записку на французском языке: «Восемь лет украшал я это село, в котором наслаждался счастием среди моей семьи. При вашем приближении обыватели, в числе 1720, покидают жилища, а я предаю огню дом свой, чтобы он не был осквернен вашим присутствием. Французы! В Москве оставил я вам два моих дома и движимости на полмиллиона рублей: здесь вы найдете только пепел».

Городская усадьба Ростопчина располагалась неподалеку от Странноприимного дома, на Сретенке – ныне Большая Лубянка, 14. Здесь записывали в ряды Московского ополчения… Сюда после Бородинской битвы привезли раненого генерала Петра Ивановича Багратиона.

Князь Петр Иванович Багратион

Можно было подумать, что со въездом Наполеона в Москву «самый огонь паче ожесточился и, соединяясь с сильным ветром (неразлучным своим спутником), истреблял вдруг то, что веками сооружаемо было. Пламя и ужасный ветер усугубляли свои силы (особенно 4 числа, в среду) для поглощения всего того, что только могло служить пищею или добычей неистовым врагам».

Конец ознакомительного фрагмента.