– Неужели правда? – воскликнул Унимо, прикидывая, сколько из тех людей, которых они встретили, были врачами.

– Да, – улыбнулась Тэлли, останавливаясь у двери в самом конце коридора, у окна, заштрихованного снаружи тонкими ветками весеннего дерева. – А если тебе непременно нужны инструкции, то ты – мой друг, они – тоже мои друзья, я вас представлю, а дальше вы вправе вести себя как хотите.

Унимо кивнул в ответ на эту странную инструкцию, и Тэлли постучала в дверь, окрашенную в цвет мятного мороженого. Стук был необычным – скорее всего, привычный друзьям Тэлли и сообщающий им, что пришла именно она.

– Войдите! – послышался хриплый голос из-за двери.

Тэлли открыла дверь, и Унимо увидел просторную светлую комнату, обставленную, впрочем, довольно скромно. По углам располагались четыре кровати: две из них пустовали, на одной кто-то лежал с открытыми глазами, уставившись в потолок, а на четвертой сидел, видимо, тот, кто отозвался на стук. Он выглядел как злой волшебник на картинках новых изданий тар-кахольских городских сказок: не молодой и не старый, с резкими чертами лица, большими глазами цвета воды Кахольского озера в ясный день, светлыми волосами – не длинными и не короткими. И при этом он выглядел очень несчастным. Унимо даже поразился, насколько этот странный холодный тип выглядел несчастным. Впрочем, если бы не это, то Ум-Тенебри, после рассказов Тэлли, подумал бы, что перед ним врач: ничего безумного в его облике не было. Впрочем, Унимо ещё много раз предстоит убедиться в том, что грань между безумием и не-безумием весьма тонка, к тому же всегда проходит по-разному, как граница между Морской и Островной сторонами.

Едва взглянув на вошедших, этот человек тут же отвернулся к окну, как будто пришли не к нему. Но Тэлли такое поведение, кажется, не смутило – она подошла к его кровати и положила на тумбочку пакет с пирожками, который прихватила ещё утром из булочной.

– Пирожки с зеленикой, тут на всех хватит, – сказала она. И добавила, подойдя ещё ближе: – Привет, Верлин.

– Привет, – отозвался он, не поворачивая головы.

– Познакомься вот, это Унимо, мой друг, – сказала Тэлли, и на этот раз Верлин обернулся, окинув младшего Ум-Тенебри презрительным взглядом, но ничего не сказал.

Унимо сдержал своё возмущение, вспомнив, что этот человек болен.

– Твой друг думает, что я сумасшедший, – спокойно произнёс Верлин, отвернувшись к окну, а Унимо в панике взглянул на Тэлли. Ему казалось, что он всё испортил. Но Тэлифо была невозмутима.

– Конечно, мой дорогой Верлин, что ещё думать, когда в первый раз оказываешься в сумасшедшем доме, – сказала она. – Вспомни хотя бы себя в первый день здесь.

Унимо было неловко, он думал только о том, как бы быстрее убраться отсюда. В его жизни опыт посещения больниц ограничивался походом к своему другу Майти, который как-то умудрился заболеть настолько тяжело, что его отцу пришлось срочно везти его в лучшую тар-кахольскую больницу, а потом, когда Майти стал уже выздоравливать и к нему начали пускать посетителей, перепуганный Унимо заявился с целой корзиной оранжинов и чувствовал себя настолько неловко, что не смог остаться с лучшим другом дольше пятнадцати минут. С тех самых пор он запомнил этот особенный запах, который обитает в любой, даже самой чистой и дорогой больнице – запах притаившейся за углом смерти, смерти, шаркающей в белых больничных туфлях. Смерти в запахе картофельного супа и яблочной запеканки. И даже оранжины сразу стали пахнуть ей. Поэтому Унимо был рад, что больше ему ни разу не приходилось бывать в больницах.

– Пойдём-ка найдём Долору и посидим где-нибудь в тихом месте, – предложила Тэлли.