Многочисленные факты свидетельствуют, что доходы аристократии, которые она получала в своем племени, были незначительны и в ряде случаев не покрывали ее расходов, связанных с традициями патриархально-родовой солидарности и взаимопомощи. Внутри бедуинских племен, во всяком случае в XVIII–XIX столетиях, преобладали патриархально-родовые отношения, основанные на общинной собственности на пастбища и источники воды, на крепких кровнородственных связях, на традициях взаимопомощи и солидарности. Процесс усиления эксплуатации простых бедуинов знатью, основанный на имущественном неравенстве, происходил, но он не достиг еще стадии раскола кочевых племен на классы.

Причины этого, как представляется, лежат как в слабом развитии производительных сил кочевого хозяйства и в мизерной норме и массе прибавочного продукта, так и в устойчивой социальной психологии свободолюбивых бедуинов.

Сохранение в бедуинских племенах значительной или даже преобладающей прослойки «средних» бедуинов или бедняков, ведущих самостоятельное хозяйство, также служит веским доказательством отсутствия здесь сложившихся эксплуататорских отношений. Европейские путешественники не упоминают об эксплуатируемых соплеменниках внутри кочевых племен. Это предполагает, что большинство бедуинов владели собственным скотом и пасли его на общественных пастбищах.

Однако, оценивая характер социальных отношений в кочевых племенах, не стоит рассматривать их изолированно от аравийского общества в целом, так как подобный подход искажает реальную картину. И бедуины, и полукочевники, и оседлые жители Аравии представляли собой единый, взаимосвязанный социальный организм.

Бедуины при отсутствии сильной централизованной власти постоянно совершали грабительские набеги. Объектом грабежа чаще всего был скот, но также и лагерное снаряжение, утварь, оружие, одежда, рабы^>59; у купцов отбирали товары, у оседлых жителей – земледельческие продукты и утварь. Существовало различие между газу и настоящей войной из-за пастбищ и колодцев. Но эти два вида военных действий постоянно переплетались.

«Арабские племена находятся в состоянии почти непрерывной войны друг против друга, – писал И. Буркхардт, – и редко случается, чтобы какое-либо племя наслаждалось моментом общего мира со всеми своими соседями. Однако война между двумя племенами редко продолжается долго, легко заключается мир, но его нарушают по малейшему поводу. Способ ведения войны – партизанский, генеральные сражения редки: захватить противника врасплох в результате внезапного нападения, ограбить его лагерь – главная цель обеих враждующих партий. Вот почему их войны обычно бескровны. Врага атакуют обычно превосходящим числом, и он уступает без боя. Ужасные последствия кровной мести предупреждают многие кровавые конфликты»^>60.

О бедуинских газу сообщал и К.-Ф. Вольней: «Будучи больше грабителем, чем воином, араб не стремится пролить кровь; он нападает только для того, чтобы ограбить; и если ему оказывают сопротивление, он считает, что небольшая добыча не стоит риска быть убитым. Нужно пролить его кровь, чтобы его озлобить; но тогда он столь же упорен в мести, сколь был осторожен, избегая опасности. Арабов часто упрекали за склонность к грабежу, но, не желая ее оправдывать, не обращали внимания на то, что стремление к грабежу направлено лишь против чужестранца, которого арабы считают врагом; поэтому подобное стремление основано на публичном праве большинства народов»^>61.

Газу считался самым благородным занятием, и мечта о грабеже постоянно горячила бедуинов. Участие в грабительских экспедициях было добровольным, но на практике воины, особенно молодые, просто не могли от них отказаться. Уклонение от газу создавало опасность прослыть трусом и потерять уважение сородичей и соплеменников. «Уверяют, – писал К. Нибур, – что молодой человек не может жениться, пока не совершит несколько подвигов»