Если Нигер был строг к солдатам, то, с другой стороны, он защищал их от несправедливости. Римские солдаты в некотором смысле были данниками своих командиров, и вошло в обычай, что они платили так называемые «добровольные взносы», которые превращались в вымогательство. Он отменил эти поборы в армиях, которыми командовал, запретил офицерам брать что-либо у солдат и даже приказал забить камнями двоих, нарушивших его запрет. В связи с этим он часто повторял прекрасные слова, приведенные в письме Севера: «Офицер [1] должен внушать страх и уважение своим солдатам, а этого нельзя достичь, если он не безупречен в вопросах, касающихся выгоды».

Он подавал пример и никогда не позволял солдатам платить ему те самые незаконные поборы, которые запрещал другим. Вообще, он не требовал от подчиненных ничего, чего не делал бы сам. В походе он приказывал ставить свой скромно сервированный стол у входа в палатку, не укрываясь ни от солнца, ни от дождя. Во время маршей, когда римский солдат, как известно, был обременен не только оружием, но и провизией на несколько дней, Нигер заставлял своих рабов нести еще больше, чтобы облегчить участь войска и лишить их повода жаловаться, что их положение хуже, чем у последних из людей. Во всем он вел себя как простой солдат и даже клялся перед всем собранием, что никогда не отличал себя от низших чинов и что, пока будет командовать армиями, останется верен этому правилу.

Он был настоящим воином: Марий, Камилл, Кориолан, Ганнибал – вот кого он постоянно восхвалял. Сципионы же его не удовлетворяли, потому что, смешав воинские доблести с мягкостью и изяществом, они не могли нравиться человеку, всей душой преданному военному делу.

Качество его нравов представляет проблему. Спартиан противоречит себе в этом вопросе. В одном месте он утверждает, что Нигер предавался всем своим страстям без ограничений; в другом – изображает его как образец целомудрия, которому, по общему согласию, была доверена честь председательствовать на мистериях, по закону и обычаю доступных лишь тем, чья жизнь не знала никакой скверны. Я не придаю значения свидетельству такого врага, как Север, обвинявшего Нигера в распущенности нравов. Он также упрекал его в коварстве и честолюбии – он, сам будучи самым коварным и честолюбивым из людей.

Похоже, Нигер считал себя сведущим в вопросах управления и обладал достаточным авторитетом, чтобы осмеливаться давать советы на этот счет не только Марку Аврелию – государю столь же доброму, сколь и мудрому, – но и жестокому, кровожадному Коммоду.

Его идея относительно командных должностей – как военных, так и гражданских – в провинциях, срок которых он предлагал увеличить до пяти лет, имеет две стороны. В поддержку этого он приводил явный вред, наносимый провинциям частой сменой наместников и магистратов, а также утверждал, что те, кому вверялась власть, вынуждены были слагать ее прежде, чем успевали научиться ею пользоваться. Эти доводы весомы; но в столь шатком государстве, как Римская империя, где высшая должность становилась наградой для самого дерзкого, длительные полномочия могли легко стать опасными для принцепса.

Другие его планы, изложенные Спартианом, несомненно, разумны и продуманны. Он предлагал не доверять важные должности людям совершенно неопытным [2]; чтобы высшие магистраты в каждой провинции назначались из числа тех, кто служил там асессорами; чтобы никто не был асессором в провинции, откуда был родом; а в Риме, ввиду особого статуса столицы, общественная власть вручалась бы только урожденным римлянам. Наконец, он установил жалованье для советников, входивших в судебные коллегии, вместо того чтобы возлагать их содержание на проконсулов или наместников, руководствуясь прекрасным принципом: судья не должен ни давать, ни принимать.