– Ничего из всего этого у тебя не выйдет, – сказал мальчик с мягкой горечью, неожиданной для нее. – Бабушка наверху уже даже не вспомнит, что она – наша бабушка.

– Тогда я все расскажу вашему деду. Уверен, что он с вами разберется.

– Интересно, как он это сделает, – так же тихо спросил мальчик. – Дедушка возвращается домой поздно вечером едва живой, добредает до кровати, валится на нее и спит. Нет, ты послушай, Нóга, я готов поклясться на Библии, что твоя мама снова станет приглашать нас к себе, чтобы утихомирить. И сама включит телевизор. Она очень жалеет этого бедняжку.

И произнося все это, он непрерывно переключал пультом программы. Мелькнул исторический канал, за ним последовали моды, и снова она почувствовала, как захлестывает ее волна ярости. Одним движением выдернула она шнур из розетки и, ухватив мальчишку за белый воротник, вытащила его из кресла.

– Послушай… как, ты сказал, твое имя?

– Иегуда-Цви.

– Ну так, Иегуда-Цви, слушай меня внимательно. Вы больше не появляетесь здесь. Никогда. Потому что следующий раз я просто отхожу вас плеткой, слышишь? И тебя и твоего цадика. Запомни это.

Но сын Шайи спокойно поднял валявшуюся возле кресла ермолку, кипу, и водрузил ее на голову, одернул смятую рубашку и спросил с хитрой улыбкой:

– У тебя есть плетка?

– Одна для вас еще найдется. – И, кончиком туфли легонько ткнув золотоволосого малыша, не собиравшегося, похоже, просыпаться ни при каких обстоятельствах, она добавила: – Я арфистка, и рука у меня тяжелая. Не забывай об этом.

Этой ночью, в постели, она с улыбкой задавала сама себе вопрос: где, черт ее побери, могла бы отыскаться плетка. И откуда само это слово появилось в ее лексиконе? Просто случайно услышанное, оно поразило и запомнилось ей… или что? Может быть, даже ей кто-то показал, так или иначе – почему бы и нет? Если бабушка малолетних разбойников с верхнего этажа и не знала уже, кто она такая, а дедушка вколачивал содержимое Торы до глубокой ночи в головы студентов ешивы, а Шайа, симпатичный когда-то парень, был так увлечен экстремистским своим культом, почему бы не применить плетку для выполнения приказа? Настоящую плетку, которой можно взмахнуть в воздухе, и свист которой, пусть даже на расстоянии, может вызвать страх, поскольку этот ангелоподобный и упрямый, как осел, малыш, понимала она теперь, ни за что не захочет отказаться от своего телевидения, так что в оставшиеся недели ее пребывания в Израиле у нее не остается иного пути защищать свою собственность, кроме как засовом; но поскольку и засов не сработал – то плеткой, причем не символической, а самой что ни на есть настоящей.

Она погрузилась в сон с этой эксцентричной мыслью и с нею же проснулась; после завтрака решив прогуляться среди лавчонок безбрежного Махане Иегуда, где она могла (а уж если не там, то где же, скажите) если не найти плетки, то по крайней мере расспросить о ней. Но поскольку подобная ей элегантная, образованная женщина, расспрашивая рыночных торговцев о плетках, ничего, кроме откровенного смеха пополам с откровенным же подозрением, вызвать не могла, ей пришлось обратиться к швейцару-арабу, ожидавшему кого-то, стоя между огромными плетеными корзинами с фруктами и овощами; привычный, похоже, к странностям этой страны, араб ничуть не удивился ни вопросу, ни вопрошающей еврейке, но, похоже, тем не менее задумался, пытаясь понять, зачем столь необычной на этом рынке израильтянке понадобился хлыст или плеть, которые на самом деле нужны, только если у тебя есть в распоряжении лошадь или, на худой конец, осел? Тем не менее он с вниманием отнесся к заботам симпатичной покупательницы, желавшей купить плетку, и посоветовал ей поискать нечто подобное в лавках Старого города. Разумеется, арабских.