– Но эту картину (последнюю) купит тот, кто меня больше любит.

– Даю пятьсот, – крикнул Меншиков.

– Восемьсот, – крикнул Головин.

– Тысячу, – возразил Апраксин.

– Две, – прибавил Меншиков.

– Две тысячи, – заорал Балакирев, присутствовавший при аукционе.

– Три тысячи! – закричал дородный Крюков, подрядчик, прорывавший канал в Санкт-Петербурге. Государь дал знак об окончании аукциона. Картина осталась за Крюковым. Государь подошел к нему, поцеловал его в лоб и сказал ему, что канал, прорываемый им в Петербурге, будет назван его именем».

Упомянутый Балакирев был шутом Петра I и немало преуспел в этом непростом деле. Чтобы рассмешить царя и тем самым смягчить его гнев, грозивший обрушиться на приближенных, приходилось изощряться и каждый раз придумывать всё новые шутки. Рассказывают, как однажды Балакирев привел к Екатерине свою жену, заранее предупредив каждую из них, что другая плохо слышит. Громкие крики разговаривающих женщин так рассмешили Петра, что он тут же забыл причину своего гнева.

В реку Охту впадает малоизвестная в Петербурге речка Луппа, которая за пределами города, в верхнем своем течении, имеет другое, и тоже официальное, название – Лубья. Факт сам по себе удивительный, потому что встретить на карте одну реку с двумя названиями – большая редкость. Лубья – название более древнее, и историки связывают его с именем некоего Лубика, чья мельница в очень давние времена находилась в верховьях реки. А вот вокруг названия Луппа сложилась оригинальная легенда. При Петре I на Охте были построены большие Пороховые заводы, на которых работали крепостные крестьяне. Селились они вблизи заводов по берегам рек Охты и Лубьи. На берегу Лубьи для них были поставлены деревянные бани. Возле одной из бань устроили место для телесных наказаний. Провинившегося привязывали к особой скамье и били батогами и розгами так, что кожа начинала трескаться и лупиться. Именно от слова «лупить», согласно легенде, река Лубья в районе Пороховых заводов и получила своё второе название.

Старинные, допетербургские топонимы исследованы недостаточно. Во всяком случае, по поводу большинства из них высказываются разные предположения. Может быть, поэтому так много легенд сопутствует этим исследованиям. Так, например, топоним «Охта» предположительно переводится с финского как «закат», «запад». В то же время некоторые историки считают, что название реки Охты по-фински значит «Медвежья речка». Не мудрствуя лукаво, фольклор предлагает свои варианты. Охта? Пожалуйста.

Во время осады Ниеншанца, рассказывает героическая легенда времен Северной войны, Петр I стоял на левом берегу Невы и грозил кулаком той, то есть противоположной стороне, которую долго не мог взять: «ОХ, ТА сторона!».

Живёт в Петербурге и другая легенда. Будто бы однажды царь на лодке перебрался на правый берег Невы, где поселились работные люди Партикулярной верфи, обслуживавшие пильные, гонтовые и другие заводы. Едва он вылез из лодки и вышел на одну из недавно появившихся здесь улиц, как провалился в грязь. Когда же вернулся во дворец и рассказывал своим приближенным о случившемся, то шутливо ворчал, скидывая промокшую одежду: «ОХ, ТА сторона!». С тех пор, мол, и стали называть эту городскую окраину Охтой.

Петербургские старожилы рассказывают и третью легенду. На Охте один из проспектов был выложен булыжником, да так, что лучше бы остался не мощеным. Весь он был в рытвинах, ухабах, яминах и колдобинах. Охта потому так и называется, что, пока проедешь по ней, не раз подпрыгнешь да воскликнешь: «Ох! Ты! ОХ! ТА!».

И, видимо, вариантов подобных толкований множество. Как, впрочем, и у другого старинного петербургского топонима – Парголово.