Папа отвел детей в игровой центр, со старыми, еще советскими автоматами. Был он расположен здесь же на территории парка. На новые деньги, там покупали старые пятнадцати копеечные монеты, которые использовались, как жетоны. Брат девочки, не отрываясь, играл в морской бой, сильно прижимаясь лицом к прицелу. Долго целился, а потом выпускал торпеду, нажимая на кнопку расположенную, на рычаге, торчащем из прицела. А девочка с отцом играли в аэрохоккей. Папа тогда, так нелепо выглядел в своей огромной меховой шапке из песца, или что-то в этом роде и в зеленой ветровке. Он просто только, только вернулся с Крыма, а там, как он рассказывал, зимой было тепло. Почти не было снега, и он мог проходить всю зиму в ветровке.

Из воспоминаний меня вырвало осознание чего-то присутствия. Я подняла голову и увидела не далеко от себя старушку, из подъезда Игоря. Старушку эту все считали сумасшедшей. Она жила одна, часто вела беседы сама с собой и держала в квартире больше десятка кошек. От этого, а может еще от того, что она редко мылась, от старушки плохо пахло. Несколько раз в день она выходила со своей кошачьей свитой во двор – на прогулку. И кошки следовали за ней словно верные псы, далеко не разбегались. Старушка смотрела на меня. Все мои голуби разлетелись.

– О чем грустишь, милая? – спросила она.

– О девочке,– не знаю даже зачем, ответила я и поднялась с лавочки, чтобы идти домой.

Небо уже окрасил в печальный розовый свет заката, скоро Игорь должен вернуться с работы.

– Не грусти, эта девочка еще в тебе. Только спит,– вдруг услышала я слова старушки. Что-то отозвалось во мне на эти слова, но я все равно уверенно зашагала в сторону дома.

«Сплю я, и вижу сны про нее» – пронеслось в моей голове.

Вообще, человек я довольно впечатлительный, обладающий ярко выраженной фантазией – но чтобы так. Три дня я проживаю в каком-то наркотическом ступоре. Встаю рано утром и езжу на работу, возвращаюсь вечером, обессилено валюсь на кровать, но стоит мне забыться во сне, как я просыпаюсь и проваливаюсь в бесконечную цепь размышлений. Думаю о жизни, прокручиваю в голове события юности, оцениваю и взвешиваю, а заканчивается все мыслями о репетиторе моего двоюродного племянника. И так до утра. Совершенно выжатый вновь поднимаюсь на работу, а вечером все повторяется. По ощущениям, мысли о ней меня теперь не покидают никогда, они просто болят внутри, то сильнее, то слабей, а по ночам нервы оголяются, и становится нестерпимо больно.

Именно по этому, в среду, в 9-30 утра я звоню в квартиру своей двоюродной сестры. Дверь мне открывает заспанный Толик:

– О, привет, ты чего так рано?

– Да, вот, хочу у тебя диск взять поиграть, сегодня выходной – делать нечего. А где мама? – говорю я, разуваясь в прихожей.

– На работе они, а у меня сегодня день самоподготовки. Проходи на кухню.

Толик набирает чайник, ставит его на газ, достает растворимый кофе, хлеб, масло, колбасу. Мы завариваем кофе, делаем бутерброды и жуем, он, не переставая, треплется – рассказывает мне про какую-то новую игру. Когда с бутербродами покончено, я как бы невзначай интересуюсь:

– А у тебя сегодня французский есть?

– Да, Ольга должна прийти где-то пол одиннадцатого.

Я смотрю на часы – 10-10.

– Значит так Толик, сейчас мы будем играть с тобой в разведчиков. Идем на балкон и смотрим в оба, как только на горизонте появляется Ольга, ты набираешь ее на мобильный и говоришь, что заболел – например, гриппом. Ну, извинишься и скажешь, что урок придется отменить. Ясно?

Толик смотрит на меня с серьезным выражением лица, а через секунду он произносит: