Конечно, Керенский, как и большинство министров, был уверен в том, что наступление приведёт армию в порядок. На это возлагались примерно такие же надежды, как и на русско-японскую войну, когда министр внутренних дел Вячеслав Плеве сказал: «Чтобы остановить революцию нам нужна маленькая победоносная война». Точно так же и в 17-м году, только с одним отличием: хотели остановить не саму революцию, а её радикализацию.
Так, наступление было назначено на середину июня. Главный удар должен был наносить Юго-Западный фронт, хорошо проявивший себя в 16-м году во время Брусиловского прорыва. Алексей Брусилов уже не был его командующим – в мае его сделали Верховным главнокомандующим армии.
У России было явное преимущество как в людях, так и в артиллерии. При этом и немцы, и австрийцы понимали, где будет происходить наступление – там, где произносил свои речи Керенский.
В первый день русская армия наступала довольно успешно. Это привело к невероятному ликованию – 19-го июня все жители Петрограда выбегали на улицы под восторженные крики, чуть ли не рыдая от радости. Складывалось полное ощущение грядущего успеха.
Ещё в марте Виктор Чернов, лидер партии эсеров, сказал пророческие слова: «Или революционное движение съест войну, или война съест революцию». Так, после первого дня казалось, что война будет выиграна, а далее, как сказал Керенский, «российская революция потрясёт мир своим великодушием».
Однако, ликование длилось ещё несколько дней в тылу, после чего резко прекратилось. На фронте же уже через день стало ясно, что всё идёт совершенно не по плану. Часть Юго-Западного фронта хорошо двигалась вперёд, а остальные части были совершенно разложены. Другие фронта не поддержали атаку, и немцы очень быстро перешли в контрнаступление. Конечно, немецкая армия тоже была пропитана революционными идеями и находилась в изнеможении. Братания, столь возмущавшие командование, происходили регулярно. Тем не менее, немецкий орднунг сыграл свою роль: приказали наступать – значит надо идти наступать. Так, уже к началу июля русская армия не просто отступала, а откатывалась. Кроме того, убегая, солдаты повсеместно грабили дома и местных жителей, хватали всё, что можно было унести. Одним словом, происходило нечто совершенно дикое.
Один из участников этого трагического наступления вспоминал следующее:
По улицам метались обозные солдаты и интендантские чиновники, пытаясь запрягать подводы и нагружать их всяким добром: сапогами, шинелями, банками с консервами и так далее. Не успевала такая подвода тронуться с места, как на нее налетала кучка бежавших с фронта, скидывала весь груз и, неистово нахлестывая лошадей, уносилась в тыл. Ругань и крик стояли в воздухе. Бежавшие все прибывали и прибывали. Кое-где уже пылало пламя. Но вот над деревней появились два немецких аэроплана и начали обстреливать деревню пулеметным огнем. Суматоха поднялась страшная. Теперь уже просто выпрягали лошадей из подвод и удирали верхом. Кто не успевал захватить лошадей, скидывал сапоги, если они еще у него были, и бросался бежать босиком.
Таким образом, армию поглотил хаос – удержать её было невозможно.
В это же время разразился кризис в тылу. 2-го июля кадеты заявили о несогласии с решением Украинской Центральной Рады на предоставление автономии Украине и вышли из правительства. Керенский в это время стал министром-председателем, но председательствовать было почти не над чем.
3-го июля солдаты начали выбегать на улицы Петрограда с требованием о немедленном окончании войны, но продлилось всё это не долго: к 5-му июля спокойствие было восстановлено.