Реальная проблема – это в известной степени оксюморон, потому что для реальной жизни смена обстоятельств и прочие коллизии – это просто смена способов жить, а суть при этом не меняется. Другими словами, в реальности проблем фактически нет, обдумывать нечего. Выше я упоминал про этические выборы, которые делаются без сколь-либо значительного привлечения интеллектуальных ресурсов. Если, конечно, выбирается именно этичное поведение – это для бессовестности нужна аргументация, а значит и помощь со стороны ума. Не исключено, что для кого-то всякий выбор имеет отношение к этике. В таком случае, этот человек хоть и справляется с вызовами, однако не знает, не решает и не обдумывает проблем.

Реальная, не надуманная трудность решается ее проживанием. Вернее, она не столько решается, сколько именно проживается. Раздумья же есть форма избегания, ими ищется скорее не выход из неприятности, а способ с ней не сталкиваться. Кстати сказать, сам отказ увиливать от неприятности, сама готовность пройти через нее как через испытание уже уменьшает ее проблемность в разы, то есть неприятность депроблематизируется еще до принятия каких-либо решений. Можно даже сказать, что она депроблематизируется, не успев как следует проблематизироваться. И интеллектуальная активность играет здесь второстепенную роль.

Да, не все затруднения реального, ненадуманного происхождения могут быть разрешены, из чего не следует, что они обречены превратиться в поводы для долгих, волнами накатывающих дум. Ведь помимо активности по разрешению жизненной коллизии возможно еще принятие «ну что же, буду теперь с этим жить». А то, что мы приняли, даже будь это житейская неурядица, изымается из внешнего по отношению к нам пространства, тем самым переставая быть и питательной средой для раздумий.

Интеллект выходит на первый план лишь тогда, когда, повторюсь, занимается задачкой, предварительно им же смастеренной. Причем хоть интеллект и придумал дилемму, которую разрешает, он отторгает ее от себя и себя от нее, воспринимает затруднение как нечто внешнее, подает его нам как несправедливо обрушившуюся на нас напасть, как то, с чем надо разделаться, при возможности избежав непосредственного контакта. Пусть и тратя огромное количество энергии, он решает вопрос халатно, формально, спустя рукава. Ему важнее не это, а то, чтобы мы держали его в качестве своего незаменимого партнера или поверенного.

Затруднения, которые фиксируют нас в положении их субъекта, побуждают, чтобы мы решали их путем обдумывания, и чем большего, тем лучше. Такие затруднения как бы и существуют для думания, равно как и думание существует для них. Сама значимость таких затруднений и их преодоления обусловлена думанием над ними, собственно, изнутри этого думания они и предстают важными. Не только нам нужно размышлять над проблемой: в известном смысле проблеме тоже нужно, чтобы она вызывала в нас мысли, вызывала в нас беспокойство. Наше безразличие к проблеме будет для нее критичным. И если присмотреться, то как минимум некоторые проблемы окажутся таковы, что для них более важно, чтобы мы озадачивались ими, чем это важно для нас. Также станет заметно, что проблеме, если можно так выразиться, приятно, когда мы думаем о ней много и долго, а не когда мы быстро ее решаем или принимаем ее как данность. Когда мы думаем о ней много, она, как цветок после полива, раскрывается во всей своей проблемности, претендуя быть проблемой проблем, что, разумеется, не так.

Как минимум некоторые проблемы, прояви мы резистентность по отношению к ним, окажутся не нашими проблемами, вообще исчезнут. А что, если таковы все проблемы из числа тех, что висят над нами более нескольких мгновений? Можно выразиться короче: а что, если таковы вообще все проблемы? Ведь вызов, висящая перед нами всего несколько мгновений, – это и не вызов вовсе. К тому же реальные вызовы и не висят над нами, поскольку, решаясь не столько нами, сколько самой жизнью, они решаются без того, чтобы от них дистанцировались, как субъект дистанцируется, отторгается от своего объекта. Жизнь не отстраняется от них, а принимает их в себя, где они гасятся или, наоборот, сгорают, смысловая разница здесь невелика. Жизнь разрешает вызовы походя, продолжая жить, не переключаясь в режим ожидания на время вычислений и расчетов. Если вычисления и расчеты и происходят, то на периферии, то есть там, где разделение на объект и субъект настолько незначимо, что сердцевина бытия этим разделением не затрагивается.