Уже в конце XVIII века, особенно при том уровне образования и том положении в обществе, которые имел врач, существовала промежуточная структура виртуальной репрезентации, благодаря которой человек мог одновременно быть предоставлен самому себе и коммуницировать с другим. В Британии мужчины и женщины из дворянского класса использовали письма для поддержания связи с дальними родственниками и деловыми партнерами уже в конце Средних веков[98]. К 1800 году «эпистолярной грамотностью» (Сьюзен Уайман) обладали уже многие грамотные члены ремесленного сообщества[99]. Впрочем, для тех, кто занимался физическим трудом, составление или получение письма было редким событием; зато ведущие ученые уже давно привыкли иметь сеть корреспондентов по всей Европе, а с недавнего времени и в Новом Свете. Циммерман вел на этой основе не только исследовательскую, но и литературную деятельность. «Его работа об уединении, – писал Тиссо, – была воспринята с большим éclat[100] не только в Германии, но и везде, где читают по-немецки, и обеспечила его перепиской, которая доставила ему большое удовлетворение»[101]. Последующее расширение европейских и глобальных почтовых сетей на основе британской системы с фиксированной предоплатой («почта за пенни», 1840) способствовало поддержанию связи между родственниками, разбросанными по карте экономическими и демографическими пертурбациями того времени[102]. Дополнительные средства для управления физической изоляцией принесло изобретение телефона и интернета, о которых пойдет речь в заключительной главе. Сетевое уединение и уменьшало стресс, и обогащало опыт пребывания наедине с собой. Благодаря переписке и множащимся формам печатных медиа оно позволило одиноким людям наслаждаться собственной компанией и в то же время чувствовать, что они в некотором смысле являются частью более широкого сообщества.

Вторая альтернативная форма стала предметом научного обсуждения лишь недавно[103]. Это – абстрагированное уединение, способность быть наедине с собой, оставаясь при этом среди людей; средство, позволяющее отвлекать свое внимание и свои мысли от тех, кто находится в непосредственной близости. Давние поиски ментального пространства в условиях оказываемого другими давления приобрели новую актуальность в стремительно развивающейся мегаполисной цивилизации XVIII века. В 1720 году Даниель Дефо написал второе продолжение своего эпохального романа об уединении[104]. Робинзон Крузо вернулся в Лондон и пытается провести различие между абсолютной физической изоляцией, будь то добровольной или вынужденной, и временным уходом от окружающего общества. Переживший кораблекрушение Робинзон не испытывает ностальгии по прежней жизни. Одиночество, которым он наслаждался, было необходимо для благополучия его нравственного «я», но оно неестественно и небезопасно в том случае, если отсоединено от структур морали и сужает перспективы образованного общества. Самые глубокие формы духовной рефлексии лучше всего осуществляются в процессе повседневной деятельности. «Божественное созерцание, – настаивает Крузо, – требует состояния души, не прерываемого никакими чрезвычайными движениями или вмешательством страстей; а это, утверждаю я, гораздо легче получить и испытать в обычном течении жизни, нежели в монашеской келье или в принудительном заточении»[105]. Толпа, особенно в столице, не помеха, а подходящее условие для дисциплинированного, продуктивного размышления: