– Самой потрясающей была встреча с принцессой Маргарет в Хитроу, – рассказывала мама. – Она шла по аэропорту и хлопками в ладоши разгоняла толпу. С первого взгляда было ясно, что это самый невоспитанный человек на свете, ни капельки шика. Но, как ни крути, она принцесса, и мне казалось, будто я умерла и очутилась в раю. Так жалко, что при себе не было фотоаппарата.

С моим отцом она познакомилась в танцзале на Парнелл-сквер, куда тот пришел с парой друзей. Он был в своем лучшем твидовом костюме в черно-белую полоску, а его густая темная шевелюра – набриолиненные волосы зачесаны назад – напоминала борозды свежевспаханного поля. Изо рта у него свисала сигарета, будто приклеенная к нижней губе, столбик пепла все рос, но не падал – отец всегда успевал стряхнуть его в пепельницу. Они с мамой одновременно углядели друг друга, и отец тотчас направился к ней, на полуслове оборвав разговор с приятелями.

– Ты танцуешь? – спросил он.

– А ты приглашаешь? – последовал традиционный ответ.

– Приглашаю.

– Тогда, пожалуй, я танцую.

И едва они начали танец, как мама поняла, что сорвала джекпот, ибо заполучила партнера, у которого ноги росли откуда надо. Кавалер не шаркал, не спотыкался, не вспоминал, какой рукой взяться за талию дамы. Он уверенно вел партнершу, которая и сама была не из последних танцоров, и впечатленная публика следила за красивой парой. Мужчины перебрасывались замечаниями о классной штучке в объятиях Билли Йейтса, а женщины неодобрительно хмурились: мог бы выбросить сигарету, что за бескультурье?

– Как тебя кличут? – спросил отец.

– С утра звали Глория Купер. А тебя?

– Уильям Йейтс.

– Как поэта?

– Иначе пишется.

Мама рассказывала, что сразу же мысленно прикинула: Глория Йейтс. Звучит неплохо, решила она.

– Мы раньше не встречались, Глория Купер?

– Думаешь, ты смог бы меня забыть?

– Уела. А чем ты занимаешься, когда не танцуешь?

– Я стюардесса в «Аэр Лингус».

Отец помолчал и сделал пируэт. Он был сражен.

– Вон как, стюардесса?

Обычно его партнерши оказывались кондитершами или студентками педучилища. Одна девица сказала, что собирается в монастырь, и отец выронил сигарету изо рта. Другая ответила, что от его вопросов веет нафталином, и он, процедив: «А, ну пока», бросил ее посреди «Ответь мне» в проникновенном исполнении Фрэнки Лэйна.

– И как ты заполучила такую работу?

– Подала заявление.

– Лихо.

– А ты чем занимаешься?

– Я актер.

– Где тебя можно увидеть?

– Ты смотрела «Отныне и во веки веков»?

– Фильм?

– Ну да.

– Конечно. Он шел в «Адельфи».

– Так вот в нем я не снимался.

Мама рассмеялась:

– А где ты снимался?

– Пока нигде. Но когда-нибудь снимусь.

– Ну а сейчас-то где работаешь, Берт Ланкастер?

– Кладовщик табачного склада «Плэйерс» на Торговом причале.

– Значит, сигареты получаешь бесплатно?

– Со скидкой.

– Ты остряк.

– А иначе нельзя.

Об их первой встрече мама больше ничего не рассказывала, только добавляла, что отец испросил разрешения заглянуть к ней в следующий вторник, и она не без гордости ответила, что дома будет не раньше семи, поскольку рейс из Чампино прибывает в пять; отец улыбнулся, потом рассмеялся и покачал головой, словно гадая, стоит ли вообще ввязываться в эту историю.

Через полгода они сговорились о свадьбе и вскоре обвенчались в церкви Благословенного Таинства на Бэчелорз-Уок, фуршетом отметили событие в отеле «Сентрал» на Эксчекер-стрит, затем взяли такси и рванули в аэропорт к парижскому рейсу. В самолете, рассказывала мама, она увидела, как две знакомые стюардессы вводят новенькую в курс дела, и ее охватила печаль, словно пришло понимание, что, возможно, она совершила непоправимую ошибку.