– А-а-а, сказочка на ночь про господина Ишыя? Точнее, про его невестку Юару? Да там ничего интересного. Она была родной сестрой моей жены.

Лицо харена изменилось. Глаза чуть расширились, и в них мелькнуло что-то похожее на сожаление.

– Ясно, – поспешно ответил он.

– Да? – Шидай удивлённо приподнял брови. – И ты больше ничего не хочешь знать?

Ранхаш прямо посмотрел на него и спросил:

– А ты хочешь рассказать?

Шидай солнечно улыбнулся.

– Нет. Спокойной ночи.

Дверь за ним закрылась, и наступила тишина.

Харен ещё некоторое время просидел неподвижно, а затем повёл плечами, размял шею и тихо, почти неслышно вздохнув, откинулся на спинку кресла. Приподняв левую ногу, он несколько раз согнул и разогнул её и вздохнул уже чуть тяжелее. Брови раздражённо сошлись на переносице, и мужчина устало прикрыл глаза.

Когда Шидай через четверть часа заглянул в кабинет, чтобы забрать поднос, то обнаружил, что еда не тронута, а господин спит, откинув голову на спинку кресла. Некоторое время лекарь стоял в задумчивости, но потом решил, что слишком устал, чтобы тащить харена в постель. Вместо этого он ушёл и через несколько минут вернулся с одеялом. Тщательно укрыв спящего господина, Шидай осторожно отодвинул стол и аккуратно поднял и разместил больную ногу на свободном стуле.

– Мальчишка! – недовольно прошипел он напоследок и, забрав поднос, вышел из комнаты.

Харен проснулся в полночь, когда внизу раздался звон часов. Некоторое время он сонно хлопал глазами, смотря на пятно света на потолке, а затем перевёл взгляд на стоящий поодаль стол. Лист продолжали украшать только строки, написанные им. Выпростав руку из-под одеяла, Ранхаш притянул стол ближе и в очередной раз вгляделся в пергамент.

Этот бывший жених ему что-то недосказал. У письма есть какая-то хитрость, но какая?

Всматриваясь в лист, Ранхаш невольно отметил чёрточки и овалы, словно вытесненные на бумаге. Наверняка остались после предыдущих переписок. Он видел среди документов показания господина Виидаша, которые тот подписал своей рукой. Запоминающаяся подпись. Решительная, витиеватая, можно сказать, вдавленная в бумагу. Это многое говорило о темпераменте её обладателя. Вероятно, за каждое дело он брался со всей горячностью. И писал так же, с горячностью. Перья у него наверняка долго не жили, ломаясь и расщепляясь на конце.

Ранхаш поднёс письмо ближе к глазам, и неожиданно зрачки его расширились, а ноздри хищно раздулись. Пергамент и одеяло полетели на пол.

Харен встал и стремительно шагнул к двери, но затёкшая нога подвела его, и он был вынужден опереться на кресло. Ноздри опять хищно раздулись, но более ничем он не выразил своих эмоций. Продолжить путь он смог только через несколько минут, но за дверь так и не вышел: в коридоре слышались чьи-то шаги и тихое покашливание. Сменив направление, Ранхаш добрался до окна, распахнул его и плавно выскользнул наружу.

Домой Майяри возвращалась уже по темноте. Тошкан и вернувшийся Бешка рвались проводить её, но девушка решительно отказалась. Раньше одна мысль о возможной прогулке в одиночестве по ночному Гава-Ы̀йскому лесу вызвала бы у неё настоящую панику, но сейчас Майяри ощущала какое-то отрешённое спокойствие. Именно такое странное бесстрашие владело ею, когда она возвращалась три месяца назад из Санариша. Ей было так плохо, что встреча с болотными тварями её нимало не волновала. В этот раз было так же. Майяри даже казалось, что если прямо сейчас перед ней выскочит какой-то зверь, она просто отмахнётся от него, как от надоедливой собаки, и продолжит свой путь. Но прогулка выдалась спокойной.