Если принять во внимание все сказанное здесь как о взглядах на половые отношения в определенные эпохи, так и о возникновении разнообразных специальных моральных установлений и требований, дифференцирующих решительнейшим образом основные линии и то распространяющих их на целые народы, то ограничивающих их определенными классами или даже кругами, если все это принять во внимание, чтобы отлить в сжатой формуле, которую можно было бы назвать определяющим законом, то изложенные здесь точки зрения выразятся в следующей формулировке.

Во-первых, каждый общественный уклад провозглашает нравственным законом состояние общества или называет нравственным то, на чем покоится его существование, далее, все те условия, которые упрочивают и обеспечивают его существование. С другой стороны, безнравственным объявляется все то, что враждебно жизненным интересам этого уклада, что грозит опасностью тем учреждениям, на которых он зиждется.

Во-вторых, что верно для общего и целого, верно и для частей. Так как общество распадается на разные классы со столькими же различными и друг другу противоречащими интересами, то каждый отдельный класс дифференцирует и исправляет установления общей морали в своих собственных классовых интересах. Другими словами: каждый отдельный класс провозглашает нравственным то, что является идеологическим выражением его специфических частных интересов, а безнравственным то, что им противоречит.

Эти положения можно выразить также в сжатой фразе так: нравственность является идеологическим отражением общих жизненных интересов эпохи, дифференцированных специфическими классовыми интересами.

Вот что можно считать закономерным, если в массе фактов вскрыть основное зерно. Из этого, конечно, следует, что нравственные законы не могут быть произвольно созданы ни отдельными лицами, ни целыми соборами; Лютером, Руссо и Кантом так же мало, как папой, собранием морализующих прелатов или рейхстагом. Как индивидуумы, так и собрания могут разве только уже возникшее выразить в сжатой пророческой форме и санкционировать в виде юридических формул. Выражения «после Лютера», «после Руссо», «после Канта» или «после такого-то постановления» верны только в том случае, если рассматривать указанные личные откровения или законодательные санкции, если в них видеть следствие, а не причину.

Мы вовсе не закрываем глаза на то, что не в каждом отдельном случае возможно сразу установить связь между известными нравственными воззрениями, известными своеобразными проявлениями половой жизни и соответствующими им общественными условиями. Эта связь не только не всегда выступает открыто наружу, напротив, часто она до того завуалирована, что решающие в конечном счете причины могут быть вскрыты только обходным путем. Часто известные воззрения превратились в привычки, продолжающие оказывать свое действие, хотя социальная почва, на которой они выросли, давно разрушена, хотя новые социальные условия требовали бы других нравственных критериев и норм. Необходимо, далее, принять во внимание, что эти обусловленные потребностями народа или класса воззрения потому еще редко отливаются в кристально чистую форму, что их, так сказать, юридическая формулировка зависит, кроме того, еще от степени проникновения общества в сущность жизненного процесса. Эта сознательность находится под сильным влиянием (то задерживающим, то благоприятствующим) как традиции, так в еще большей степени напряженности тех двигательных сил, которые живут в общественном организме. Много значит, переживает ли общество период застоя, всеобщего упадка или, напротив, эпоху, когда человечество горит революционным огнем, толкающим его к созданию новых форм во всех областях жизни.