Всю дорогу домой, в Россию, мы ехали тоже практически молча. Изредка ребята поднимали тему о том, что если бы они не были здесь, то не поверили, что это реальная история, реальная жизнь, причём моя.
С собой оттуда я взяла несколько фотографий отца, просто для себя. Три дня пути в машине я разглядывала их, искала схожесть, искала ответы на вопросы «почему так случилось?» «за что?» Чувство какой-то обиды сопровождало меня всю дорогу и ещё много времени после.
Когда я приехала домой, ситуация усугубилась тем, что воспитывал-то меня на самом деле прекрасный человек. И я понимала, что обманывать его не смогу. Мне придётся набраться смелости и рассказать ему всё. Я не помню, сколько я настраивалась на эту встречу: день, два, может, неделю. Мне кажется, это было очень долго, потому что мысленно в голове я каждый раз прокручивала разговор, что я скажу этому человеку? Как донесу, что я знаю о их с мамой тайне? Как мне теперь быть с этим, что мой отец всю жизнь думал, что я живу в неведении? Ведь он воспитывал меня на равных со всеми сёстрами.
Руки и ноги тряслись, щёки были красные, подмышки потные, но, хотя мой отец не пьющий, не курящий человек, спортсмен, я взяла бутылку водки приехала к нему. Не стала медлить – зашла на кухню, он по традиции включил чайник, начал резать колбасу. Я поставила бутылку водки на стол, положила одну из фотографий и просто сказала, что нам надо поговорить. Отец поставил две стопки, мы выпили по одной, потом ещё по одной, и он произнёс фразу: «Знаешь, я 27 лет ждал этого разговора». Он не плакал – достаточно сдержанный человек – но по его лицу было видно, что ему больно, потому что я могла сказать всё, что угодно. За недопрожитое детство, за голодание, которое мы пережили, за бедноту. Он понимал, что я могла очень много ему предъявить. За то, что родители скрыли от меня и так далее. У нас случился длинный разговор. И только в конце, я уже не помню на какой фразе, я увидела у него в глазах слёзы. В этот момент, я сказала ему: «Ты был, есть и будешь моим отцом. Но я не готова держать это от тебя в тайне, потому что это всё равно вылезет наружу». История поездки стала настолько легендарной в нашем городе, что люди стали рассказывать о ней. И мне было важно, чтобы папа услышал её от меня, а не от кого-то извне, от кого ему было бы больнее.
В тот момент наши с ним отношения резко поменялись. Спустя почти 11 лет с того разговора, меня, единственную его неродную дочь, он до сих пор безумно любит, любит внуков, сёстры даже иногда ревнуют. Отец – удивительный человек, и я сейчас понимаю, каким вкладом он был в мою жизнь: насколько нужно было перешагнуть через себя, чтобы врать всем родственникам, родителям, друзьям. Все на тот момент думали, что я его дочь. И никто даже не усомнился, потому что он воспитывал нас на равных условиях, с любовью, одинаково. Столько сил и энергии отдавал нам, что я не представляю, как можно было бы сказать этому человеку, что он мне не родной.
Жёстче на это всё отреагировала мама. Она считала, что отец не тот, кто родил, а тот, кто воспитал. Только спустя много лет я узнала, что, оказывается, настоящий мой отец был единственный человек, которого она любила. И его отказ от семьи, от ребенка очень сильно по ней тогда жахнул. По психике, по нервам. Она плакала всю вторую беременность, потому что понимала, что соглашается прожить жизнь с нелюбимым мужчиной. Тогда были такие времена, что родить одной значило не выйти больше замуж и остаться в своей деревне навсегда, у мамы с папой. Времена были, в общем, суровые. Конечно же, мою новость она восприняла сильно в штыки. Очень долго со мной не общалась, сказав, что того человека она похоронила для себя ещё при жизни. Когда я сообщила, что его уже нет в живых и не на что обижаться – мама очень остро отреагировала. Мы несколько лет с ней вообще практически не общались. У неё был обострённый период – до этого у родителей случился развод. Я хотела, чтобы она что-то рассказала, поделилась своим прошлым, чувствами, эмоциями, а она пряталась, скрывалась от меня, остро реагировала на всё, говорила, что той любви, того человека не существует, нет смысла ворошить. В этот период у меня был острый пик её осуждения, как матери, как женщины. В период развода родителей дети остались с отцом. И я не помню, как всё произошло, если честно. Я не вникала в это, потому что выходила замуж, у меня была своя личная жизнь. Ну а когда я вернулась из поездки, когда случился перелом у мамы и папы – я очень жёстко её осуждала: «Как можно было? Ты такая мать, которая оставила нас с отцом!» И так далее, и так далее. Эта история тоже очень сильно отразилась на мне, потому что вскоре случился и мой развод. Когда муж отсудил у меня троих детей, определение места жительства осталось за ним. Я очень многое поняла, перепрожила.