– Сможете защитить…

– Нет. «Помогу защититься».

– Значит вас не пугает ситуация с вашим сыном и предполагаемым буллингом?

– Знаете, что меня больше всего напугает? Если он сам станет травить других ребят. Это значит, что мой результат, моя несущая ĸонструĸция, моя боль – зря. Что всего этого оказалось недостаточно, чтобы объяснить, ĸаĸ буллинг медленно убивает любого из его участников. Только объект насмешек ещё может сгореть и возродиться снова, а вот агрессоры и наблюдатели уже нет: их душа погибла.

Так говорят священные тексты. Вот только в начале жизни человечьей слов нет. Бессловесными рождаемся, и лишь потом растём, учимся говорить. Сначала «мама», «папа», «баба», «дай» и прочие жизненно важные слова. Потом продолжаем осваивать этот навык, оглядываемся вокруг, называем мир, как будто продолжая сотворять его по образу и подобию тех самых священных текстов.

Я поздно научилась читать, уже в школе. Всё никак не могла взять в толк, зачем это надо? Если произнесённые слова сейчас есть, а потом сразу забыли, то зачем мне читать чужую речь? А потом, в первом классе, оказалось, что свои слова тоже можно записывать. И потом прочитать! Изобретение колеса в моей единственной и неповторимой жизни. Мало что потрясло меня сильнее, разве что море, но сейчас не о нём.

Как только я научилась читать, сразу подалась в запойные читатели. Читала всё. От надписей на заборах до крышек от майонезных банок. От газет, лежащих у печки на растопку, до мировой классики. Но открывшийся дивный мир литературы не принёс счастья. Где-то глубоко внутри себя была уверена, что менее реальна, чем вымышленные герои любимых книг. Печорин. Дубровский. Гэндальф. А я кто? Нет меня.

Это сейчас, будучи взрослой и почти психологом, я могу сказать сквозь время той маленькой девочке: не бойся, дорогая, ты точно есть и оставляешь след всегда, каждым мгновением жизни, в душе каждого встречного. Но тогда…

Тогда я открыла для себя пользу своего написанного, его же как будто бы «не вырубить топором». Потом и «рукописи не горят» появилось в моей жизни максимально вовремя. Я маниакально записывала всё, до чего могла дотянуться. Размышления о жизни. Диалоги, которых никогда не было. Истории, которые могли бы случиться. Перо металось между тем, что было, и тем, чего никак не может быть.

И было чистым наслаждением, что написанные слова, в отличие от произнесённых, не меняются, всегда можно вернуться, перечитать, вспомнить. Мир обретал устойчивость. А я, с каждой написанной страницей, как будто обретала плоть. Вот эти пачки листков с неровным почерком – доказательство моего существования!

Но потом случился период полового созревания, и психика моя совершила очередной кульбит с переворотом. Бумага, на которой пишу, осталась верным другом, но вот доказательством быть перестала. Пути когнитивных искажений неисповедимы, ага.

Только мир-то умнее нас. Хоть все философские трактаты человечества перечитай, а бОльшая система лучше соображает, чем отдельная её часть. Мироздание стало находить мои потерянные рукописи и возвращать. Иногда буквально – в пачке на растопку у печки. Иногда частями – надписью на заборе или асфальте. А иногда – живыми людьми, что рассказывали свои истории, повторяющие когда-то написанное мной.

Я воспринимала это как чудо, случайность, но и как подарок судьбы. Оказалось, что писать – это не только говорить и придумывать, но и творить. И, получается, можно творить не только текст в буквальном смысле. А ещё и в том самом смысле, который даётся в священных текстах вместе с образом и подобием.