Не ясно, что он имел в виду: цвет моих волос или какие-то личные качества. Возможно, и то, и другое.

Мы свернули на тропинку к озеру, скованному льдом, и мужчина перевел беседу на нейтральную тему. Рассказал, как озеро прекрасно летом: в центре бьет фонтан, брызги которого долетают до гуляющих и оседают на коже бриллиантами. А еще плавают лебеди. Белоснежные, как платье невесты. Я невольно заслушалась. Анрэй Вестор был приятным собеседником. Мне вдруг захотелось увидеть все это собственными глазами. Но тогда придется задержаться в Кингроссе аж до лета.

Мы прошли малый круг по саду и вернулись в ту же точку, с которой начали совместную прогулку.

– Надеюсь, теперь вы не считаете меня монстром? – поинтересовался мужчина. – Как видите, я способен быть учтивым.

– Ни секунды не сомневалась в этом, – я не сдержала улыбки. – Сюзерен не только воин, но и дипломат. Убеждена, вы умеете находить подход к людям.

– До нашей встречи я думал, что это так, – он нахмурился. – Но вы заставили меня усомниться в своих способностях. Знаете ли вы, леди Флориана, как воюют в горах? – внезапно сменил он тему. – На самом деле, битвы не так уж часты. Куда больше времени занимает осада. Горцы могут месяцами ждать, пока крепость падет.

– Зачем вы это рассказываете?

– Чтобы вы уяснили: терпение – национальная черта горцев.

Это прозвучало как угроза. Или я так восприняла? Вспомнилось обещание лэрда рано или поздно заполучить меня. Похоже, я – та самая крепость, осаду который лэрд ведет. Все его поведение тщательно продумано. Даже то, что он игнорировал меня по приезду в Кингросс, было частью плана, как и все прочее.

Подошедшая золовка спасла меня от необходимости отвечать. Ведь я понятия не имела, что сказать. Глупо утверждать, что слова лэрда меня не взволновали. В темных глазах мужчины мне чудился осадок, словно невидимая болезнь точит его изнутри. Я вдруг подумала, что он не так ужасен, как болтают сплетники. Просто мужчина, облеченный властью. Все вассалы Абердина в его руках, а он при этом невероятно одинок.

Эмоция, охватившая меня, называлась состраданием. А, как известно, невозможно ненавидеть того, кому сочувствуешь.

Неделя пролетела незаметно, а затем в Кингросс с юга вернулись войска. Мы с золовкой вышли их встречать. Привстав на носки, выглядывала Рика, но среди десятков мужчин знакомой фигуры не было.

Наплевав на этикет, я бросилась к предводителю отряда и потребовала объяснить, где мой муж. Сердце болезненно сжималось в груди от страха. Неужели с Риком что-то случилось? Он ранен? Или, не дай боги, убит? Меня мутило при мысли, что я потеряла мужа.

– Вот, – мужчина сунул мне в руку какую-то бумагу. – Здесь все написано.

Дальнейший разговор он пресек, повернувшись ко мне спиной. Пальцы не слушались, и я все не могла сорвать печать. Выручила золовка: забрав у меня бумагу, она ее развернула. Естественно, текст был на языке Абердина. Я, заглянув через плечо леди Эйслин, не поняла ни слова.

– Что там? – потребовала отчета.

– Не здесь, – золовка скомкала бумагу. – Поднимемся к тебе.

До покоев мы бежали, по очереди опережая друг друга. Меня подгоняло выражение лица леди Эйслин. Она редко позволяла себе эмоции, но сейчас ее маска равнодушия треснула, и из-под нее проступал плохо скрываемый ужас.

Едва дверь закрылась за нашими спинами, отрезав от чужих ушей, я произнесла:

– Немедленно говорите, что в письме.

– Рикарда арестовали, – прокаркала золовка севшим голосом. – Он в тюрьме.

– Нет, – я покачала головой, – не может быть.

– Здесь так написано, – женщина потрясла бумагой перед моим лицом. – Его обвиняют в дезертирстве. Якобы он бросил свой отряд во время боя.