А перед нами солнце село на самые пики гор…

Обжигающий лёд…

Мне опутывают ноги тысячи щупалец проклятых водорослей. Они цепляют, обвиваясь, статируют. Я вырываюсь и плыву дальше, вперёд!

Рука взмывает вверх, и вторая, и обе.

Земля была суха. На протяжении уж стольких дней. И столько же дней к ряду в воздухе висел запах дождя и сырого леса. Откуда он брался? Понять никто не мог. Все только обречённо вздыхали под напором удушающей духоты. Небо было затянуто серыми тучами – не было ни одного просвета. Солнце светило – если можно назвать светом то, что проникало из-за туч, – но духота стояла невыносимая. Радость тепла терялась, и хотелось холода.

Зелёная трава окружает меня, я поднимаю голову вверх: в небе облака. Ощущаю воздух – во мне полёт, я поднимаюсь – лечу вперёд.

Зелёный вьюн – наверно, боб – словно в сказке меня несёт. Или нет. Это я сам? Поднимаюсь, иду в полёт. Вижу землю, в ней меня. Понимаю: я – часть всего вокруг. Вот и облака окружают меня, опускаю голову вниз – там зелёная трава.

Наконец-то я здесь, облака как вода – белый снег. Большие горы, вздымающиеся волны, океаны и море. Белые круговерти земли.

А я хожу по ним, я летаю над ними, я прыгаю в них как на большой и мягкой перине. Вон солнце, оно высоко, намного ниже, чем можно было бы себе представить.

Отблески лучей в паровой воде, прямо у меня на лице.

Уже весь мокрый – не беда, я хочу на землю – хоть куда. Поднимаюсь выше – ярче солнечный свет, а хотел ниже – нашёл ответ.

Всё выше вверх – тут тишина, а ещё выше? – Она не одна…

Я попрыгал на облаках, я поднимаюсь дальше.

…А рядом со мной на травинке божья коровка распускает крылья…

Тусклый свет аллейных лампад. Как длинный коридор. Растут деревья. Лёгкие дуновения ночного ветерка. Луна. Звезды. Тени листьев на ладони человека. Скамья. Посередине аллеи. Рядом – фонарь с округлым плафоном. Мотыльки, комары и мухи – им будто бы неведом солнечный свет. Насмерть они бьются о стеклянное светило. И всё зачем?

Это был с виду юноша. Он сидел тихо на грязной уличной скамейке. Голова была опущена так низко, что почти касалась колен. Его правая рука была вытянута, на неё падал его тяжелый и усталый взор.

Тени, тени всего вокруг – они встали и падали на ладони. Юноша был жив, но только изредка напоминал окружающему себя миру об этом: водил ногой и шоркал ей о мокрый, грязный асфальт. Этот звук, появляясь, исчезал, рождаясь, отправлялся в вечность.

Вот рядом по дороге промчался автомобиль. Горя фарами, он появился, ревя мотором, и исчез, нарушив ночную тишину.

Молодой мужчина, очнувшись, поднял голову и опять опустил её, поняв, что это всего лишь машина нарушила его тишину. Он спокойно и смиренно взглянул на небо. Глубоко и тяжко вздохнул и упал всем телом на деревянную поверхность скамьи. Рукой закрыл он глаза от назойливого света фонаря и легким ветром выдохнул в небеса. Маленькой струйкой вышел воздух из его рта.

Он поднялся, сел. Опять, ну что же с этим поделать. Уж хочется сказать: «Ну встань же! И сделай шаг». Но нет, он сел, обремененный. И сидит.

«Встань и спаси же мотылька, что также с горя стучит о мутное стекло своею головою».

И слышен звук и обозрим он.

…А ночью лучше виден запах рокового горя.