Когда мне было шесть лет, отец узнал о выдающемся окулисте из Балтимора, который добивался успеха в лечении многих случаев, казавшихся безнадежными. Родители решили свозить меня к нему и выяснить, нельзя ли мне как-то помочь.

Путешествие прошло очень приятно. У меня не случилось ни одной вспышки ярости: слишком многое занимало мой ум и руки. В поезде я подружилась с разными людьми. Одна дама подарила мне коробку ракушек. Отец просверлил в них дырочки, чтобы я могла их нанизывать, и это заняло меня на долгое время. Проводник нашего вагона тоже оказался очень добрым. Цепляясь за его куртку, я вместе с ним обходила пассажиров, когда он компостировал билеты. Он давал мне поиграть с компостером, который казался мне волшебной игрушкой. Я могла развлекаться часами, уютно пристроившись в уголке дивана, пробивая дырочки в кусочках картона.

Моя тетя свернула для меня большую куклу из полотенец. В результате получилось невероятно уродливое создание, без носа, рта, глаз и ушей. Даже ребенок не мог представить лицо у этой самодельной куклы. Любопытно, что именно отсутствие глаз поразило меня больше всех остальных дефектов куклы, вместе взятых. Я указывала на это окружающим, но никто не понимал, чего я от них хочу. И тогда меня осенила великолепная идея: я слезла с дивана и, пошарив под ним, обнаружила тетин плащ, отделанный крупным бисером. Я оторвала две бусины и объяснила тете, что хочу, чтобы она пришила их к кукле. Она поднесла мою руку к своим глазам, уточняя, и я решительно закивала в ответ. Она пришила бусины, и радость моя была безгранична. Правда, сразу после этого я потеряла к прозревшей кукле всякий интерес.

В Балтиморе мы встретились с доктором Чизхолмом, который был очень любезен, но не мог помочь. Однако посоветовал нам обратиться за консультацией к доктору Александру Грэхему Беллу из Вашингтона. Тот мог рассказать о школах и учителях для глухих или слепых детей. Поэтому мы сразу же отправились в Вашингтон, чтобы пообщаться с доктором Беллом.

Поездка доставляла мне радость, я наслаждалась переездами с места на место, не осознавая страданий и опасений отца.

Я с первого мгновения ощутила исходившие от доктора Белла нежность и сочувствие. Именно они, наравне с его поразительными научными достижениями, покоряли сердца людей. Он держал меня на коленях, а я исследовала его карманные часы, которые он заставил звонить для меня. А еще он прекрасно понимал мои знаки. За это я полюбила его сразу и безоговорочно. Однако я и мечтать не могла, что наша встреча станет дверью, которая поможет мне выйти из мрака к свету, от вынужденного одиночества к дружбе, общению, знаниям, любви.

Доктор Белл посоветовал отцу написать мистеру Ананьосу, директору института Перкинса в Бостоне, где когда-то трудился доктор Хоу, и попросить посоветовать учителя, который сможет взяться за мое обучение. Отец так и поступил, и через несколько недель ему пришло письмо от мистера Ананьоса с утешительной вестью, что такой учитель найден. Мы узнали об этом летом 1886 года, но мисс Салливан приехала к нам только в марте следующего.

Так я вышла из тьмы египетской и встала перед Синаем. Божественная сила коснулась моей души, и она прозрела, а я познала многие чудеса. Я услышала голос, который сказал: «Знание есть любовь, свет и прозрение».

Самым важным днем в моей жизни стал тот, когда ко мне приехала учительница Энн Салливан. Меня не покидает изумление, когда я думаю о пропасти между двумя жизнями, которую соединил один мартовский день. Это произошло за три месяца до того, как мне исполнилось семь лет, 7 марта 1887 года.