– Понимаешь, магия напоминает музыку, а магические переплетения – музыкальный рисунок. На этом примере я могу объяснить, потому что чувствую магию именно так. Результат магического воздействия – это законченное музыкальное произведение. Самый распространённый вариант – одиночное произведение, как этюд. Бывают простые этюды, которые сыграет даже начинающий, а бывают сложные – для исполнителей, чьи пальцы порхают по инструменту с невероятной скоростью. Такое воздействие вскрывается легко. Реже магическое действие складывается из многих составляющих, как скажем, классическая симфония, которая состоит из четырёх частей. Понимаешь эту параллель?

– Да, – с готовностью кивнула я.

Надо сказать, очень понятное сравнение. Пожалуй, если мне понадобится учитель магии, Фаррел подойдёт идеально. Н-да… Мечтать не вредно.

– Ну вот. Снять воздействие такого плана тоже не проблема, единственное, понадобится чуть больше времени. Но у тебя – это нечто третье. То есть я вижу магические переплетения, но не могу понять, откуда и куда они идут, как взаимодействуют друг с другом. Это симфония, в которой перепутали не только последовательность частей, но и ноты. Не получается найти настоящий рисунок. Ритмы накладываются друг на друга, узор частично проваливается, поэтому прочесть мелодию невозможно. То есть невозможно распознать магическое воздействие и устранить его. К сожалению.

Я вздохнула. Надежда, только-только возродившись, как феникс из пепла, опять умерла.

– По-видимому, для того, чтобы личина спала, необходимы какие-то особые условия. Когда-нибудь ты в них обязательно попадёшь, – он помолчал, – знаешь, я не могу вернуть твоё лицо, но могу помочь увидеть его.

– Я и так знаю, как выгляжу, – проворчала я.

– Вряд ли. Сейчас ты выглядешь иначе, чем в первый день.

Только этого не хватало. Я, честно говоря, немного испугалась, но ответила согласием. Надеюсь, хотя бы стало не хуже, чем было.

– Есть новости? – хриплый голос ударил по чутким ушам Охотника.

– Точной информации нет.

– Сколько их?

– Двенадцать, пара десятков отсеялись.

– Ведите всех, выяснять будем на месте.

– Да, милорд.

За два дня пути до Нерина мы стали почти командой. Почти – потому что всё же не доверяли друг другу до конца. Командой – потому что вместе искали пропитание, вместе готовили, вместе устраивали бивак для ночёвки и вповалку спали после изматывающего дневного перехода.

Я спросила у подруг, какие секреты они скрыли от Фаррела. Мира рассказала, что жила в маленькой деревушке неподалёку от Певунов. Родители умерли рано, но перед этим успели выдать молоденькую дочь замуж. Муж, считавшийся пожилым даже по меркам этого мира, оказался деспотом, держал Миру в чёрном теле, заставляя без продыха работать днём, а по ночам используя, как бессловестную постельную игрушку. В итоге у девушки открылся тёмной дар, с помощью которого она нечаянно наградила благоверного смертельным проклятьем. К счастью, в его гибели её никто не заподозрил, но наследство мужа ушло детям от предыдущего брака, а девушка осталась нищей.

Мира рассказывала о своей прежней жизни, пряча глаза, и попросила никому не говорить о её грехе. Почему в Певунах её приняли без вопросов, она не знала.

Сали заявила, что никаких секретов не имеет, работала себе спокойно в таверне, да и всё. Мол, может, Фаррел вообще ошибается, и никакой магической привязки нет, ведь никто никогда об этом не говорил, верно?

А уж где на самом деле правда – в словах девочек или Фаррела, – попробуй разберись.

Маг сдержал обещание и показал моё лицо в глади спокойного озерка, встретившегося нам по дороге. Я немного испугалась, потому что в отражении была одновременно я и не я. Вроде бы ничего не изменилось: всё те же большие, чуть раскосые синие глаза с длинными ресницами. Тот же нос. Губы не полные, но с чётким, красивым рельефом. Разве что резкий контур лица стал более мягким, пропала излишняя угловатость. Волос перемены не коснулись – по плечам по-прежнему струились густые и блестящие, слегка волнистые локоны цвета тёмного шоколада.