– Как прошел день рождения? – спросил он.

– Хорошо. – Я отложила книгу. – Ты думал обо мне?

– Конечно. – Папа нахмурился, словно испугавшись, что я не шучу. – Ты спрашиваешь, потому что я не провел этот день с тобой?

Я посмотрела на его руки. Они лежали перед ним на столе, там, куда обычно ставят тарелку. Он коротко стриг ногти, а кожа у него была гладкой и бледной, хотя в юности ему приходилось водить грузовики, таскать ящики с вином и помогать матери рыхлить овощные грядки. Но это было давно. С тех пор его руки касались бумаг, книг, микрофонов, кожаной ручки портфеля.

– Нет, – сказала я, – я не расстроилась.

– Это хорошо.

Я сложила салфетки в ровную стопку на столе.

– Можно я тебе кое-что скажу? – спросила я, не глядя на него.

– Конечно, Марго.

У меня екнуло в животе. Вообще я не собиралась ему ничего рассказывать, но не успела еще раз подумать и уже открыла рот.

– Я видела ее на днях. Твою жену Клэр.

Только что сама мысль о том, чтобы произнести эти слова, казалась захватывающей, но теперь я начала нервничать. Я сама не знала, чего хочу от него.

Папа напрягся. Его шея чуть дернулась, но потом он овладел собой.

– И где это было? – спросил он.

– Около Люксембургского сада. Мы сидели в кафе и увидели ее на улице.

Я скрестила ноги под стулом, водя босыми пальцами по холодной плитке.

– Вы были с мамой?

– Это она ее узнала. Я и не представляла, как она выглядит.

Папа отвернулся. Его молчание меня смущало, и я рискнула продолжить.

– Мы сразу ушли оттуда, – сказала я.

К моему изумлению, он взял мои ладони в свои, и я вздрогнула от прикосновения его теплой и по-старушечьи тонкой кожи.

– Твоя мама расстроилась?

– Не очень. Не переживай, – добавила я, – она нас вряд ли видела.

– Даже если бы и видела, она бы вас не узнала.

Я помолчала немного, тщательно обдумывая, что сказать. В квартире было тихо. Анук закончила говорить по телефону и вот-вот должна была появиться.

– Ты ни разу не проговорился о нас? – спросила я.

Папа покачал головой.

– Все совсем не так. Я не стыжусь вас. У меня нет ощущения, будто я скрываю от всех тебя и твою мать.

– Правда?

Я изучала его лицо, пытаясь понять, правда это или нет, но расшифровать его выражение было непросто. Он был искусным лжецом. Анук намекала, что мадам Лапьер подозревала своего мужа в неверности, и в глубине души я невольно верила ей.

– Ты когда-нибудь расскажешь ей о нас? – спросила я.

Он проигнорировал мой вопрос и вместо ответа сказал, что станет полегче, когда я окончу школу, когда стану взрослой.

Имел ли он в виду, что как взрослая женщина я сольюсь с окружающими его мужчинами и женщинами, стану просто одной из участниц деловой встречи и, может, однажды буду даже организовывать вместе с ним очередную кампанию? А как молодая девушка я сильно выделяюсь? По-видимому, он думал, что все это скоро закончится – не сама тайна нашей семьи, а необходимость прилагать огромные усилия, чтобы ее скрывать.

– Я никак не могла перестать думать о ней, – прервала его я. – Увидев ее тогда, я поняла, что ничего о ней не знаю.

– А что ты хочешь узнать?

– Я бы ей понравилась?

– Да, – ответил он слишком поспешно.

– А она мне?

– В конце концов, да. – Он улыбнулся.

– А что в ней мне понравилось бы?

Он расслабился и заговорил мягко. Я поняла, что при встрече с мадам Лапьер, в отличие от Анук, нелегко увидеть, какая она на самом деле. Ее внутренняя сила скрыта от чужих глаз. С первого взгляда большинство людей считают ее застенчивой. Дважды, когда у нее начинались схватки, она сама приезжала в больницу. Она прекрасно готовит. Мне бы понравилась ее еда. Упрямства Анук ей недостает. Она более гибкая.