Печатники инкунабул были мастерами и ремесленниками без каких-либо претенциозных амбиций и иллюзий, которые не давали покоя английским, французским и немецким «реформаторам» с 1880 по 1910 год. Иными словами, хотя они и гордились – и гордились по праву – качеством своей продукции, им приходилось зарабатывать на жизнь и, следовательно, продавать такие товары, которые их клиенты готовы покупать. Правильность каждой буквы, убористость каждой строки, плотный узор каждой страницы, сравнимый с решетчатым готическим окном или восточным ковром, – добиться всех этих эффектов, а не четкости и разборчивости, стремился квалифицированный писец. И печатник без колебаний согласился на эти условности. Адвокат, которому требовалась копия «Декреталий», точно знал, как они должны выглядеть, ведь он занимался ими всю свою жизнь. Издания Шёффера, Рихеля, Венслера, Кобергера или Грюнингера с комментариями, напечатанными на полях вокруг текста, без пробелов и отступов, изобилующие лигатурами и аббревиатурами, без титульного листа, оглавления и алфавитного указателя адвокат XV века сразу признал бы знакомыми, тогда как любой современный аннотированный «Кодекс канонического права» со сносками и приложениями привел бы его в полное замешательство.

Желание сделать печатную книгу похожей на рукописную отнюдь не исчезло, но теперь его следует считать романтическим заблуждением, а не законной разновидностью типографского искусства. Все попытки создать шрифт, похожий на рукописный почерк, даже при помощи каллиграфа уровня Грейли Хьюитта, обречены на провал, как и стремления воспроизвести каллиграфические рукописи фотомеханическим способом, даже если они написаны типографом уровня Анны Симонс, – это если назвать только два современных примера оригинальности, направленные в ложную сторону.

Именно признание принципиальной разницы между эффектами, которых добивается мастер по металлу и переписчик-каллиграф, привело к победе пуансониста над писцом, а вместе с ним и к замене имитации рукописи на подлинную книгу. К 1480 году второе поколение печатников уже осознало автономность, присущую их ремеслу.

В течение примерно полувека после смерти Гутенберга первоначальное обилие шрифтов разделилось на два потока: с одной стороны – гарнитуры актиквы прямого и курсивного начертания; с другой – готические гарнитуры фрактура и швабахер. Все эти названия – причудливые измышления авторов более позднего времени. По существу, прямые римские шрифты впервые появились в Страсбурге в 1467 году и были доведены до совершенства в Венеции французом Николя Жансоном в 1470 году. Курсив италика происходит от скорописного почерка гуманистов, который приспособил для печати пуансонист Франческо Гриффо, работавший у Альда Мануция в Венеции около 1500 года, и почерка папской канцелярии, приспособленного для печати римскими каллиграфами Людовико Арриги и Антонио Бладо около 1520 года. Фрактура выросла из различных почерков, использовавшихся по всей Европе XV века. Английское название гарнитуры gothic (готический) до сих пор указывает на ее происхождение, тогда как французский термин caracteres allemands («немецкие литеры») намекает на то, что она приобрела свою окончательную форму в Аугсбурге и Нюрнберге около 1510—1520 годов. Швабахер, также один из множества готических шрифтов, имевших хождение в то время, появляется примерно с 1480 года в Нюрнберге, Майнце и других городах; совершенно ясно, что он возник не в мелком франконском городке Швабахе.

Победа антиквы над ее готическим соперником в основном объясняется предпринимательским гением печатника Альда Мануция. Правда, его поддерживала мощная традиция, в которой воспитывались его самые влиятельные клиенты еще с дней флорентийских гуманистов Колюччо Салютати и Никколо Никколи. Они ввели тот принцип, что надлежащим средством для передачи древних текстов является littera antiqua.