В изображении Южной Азии у Птолемея можно обнаружить немало ошибок, несмотря на то что Александрия уже больше ста лет активно торговала с Западной Индией. Сохранился интересный документ, озаглавленный «Перипл Эритрейского [Индийского] моря» (ок. 80 г. н. э.). В нем содержатся инструкции по плаванию из Красного моря к Инду и Малабару; из этого перипла можно понять, что линия побережья от Баригазы (ныне Бхаруч) отклоняется к югу и идет так до самого мыса Корами (Коморин) и дальше, что заставляет предположить, что Южная Индия представляет собой полуостров. Птолемей, следуя, по всей видимости, Марину, проигнорировал этот документ – а может, никогда и не видел его, – и в результате его Индия получилась слишком широкой и короткой. Эратосфен, судя по тексту Страбона, утверждал, что южная оконечность Индии лежит напротив Мероэ. По большей части земли за Гангом оставались почти неизвестными еще тысячу лет, пока братья Поло первыми не познакомили Западную Европу с большими островами, расположенными в этой части мира. Хороших карт Восточно-Индийского архипелага не существовало вплоть до начала плаваний в Индию португальцев. Легендарный остров Тапробан, размер которого всегда сильно преувеличивали, в руках Птолемея не претерпел изменений к лучшему – Птолемей растянул его на 15 градусов по долготе и на 12 градусов по широте и сделал тем самым примерно в четырнадцать раз больше, чем на самом деле; кроме того, он протянул его южную оконечность на два с лишним градуса дальше экватора.

Даже на более знакомой территории Средиземноморского бассейна у Птолемея можно обнаружить множество ошибочных картографических деталей. Его Средиземное море примерно на 20 градусов длиннее, чем на самом деле; даже если исправить ошибочное соотношение расстояния и градуса дуги, море все равно окажется примерно на 500 географических миль длиннее, чем нужно. Ширина его Mare Nostrum от Марселя до противоположной точки африканского побережья составляет 11 градусов широты (на самом деле 6,5 градуса).

Самая известная широтная параллель (36° с. ш.) в изображении Птолемея вовсе не параллель[23]. Она пересекает весь обитаемый мир от пролива возле Геркулесовых столпов до залива Исса, проходит через Каралис (ныне Кальяри) на Сардинии и Лилибаум на Сицилии (39°12' и 37°50' с. ш.). Карфаген Птолемей поместил на 1 градус 20 минут южнее параллели Родоса; на самом деле он находится на один градус севернее. Византий изображен на той же широте, что и Массалия, что больше чем на два градуса севернее его реального положения. Из-за этой конкретной ошибки весь Понт Эвксинский, общие очертания и размеры которого были достаточно хорошо известны, оказался целиком сдвинут на север на эту величину – больше чем на сто миль. Завышение размеров Palus Maeotis (Меотийское болото, то есть Азовское море) вкупе с изменением его общей ориентации на север—юг привело к тому, что его северная оконечность вместе с эстуарием Танаиса (Дона) оказалась на 54°30' с. ш. – на широте южного берега Балтики! Однако Птолемей, по всей видимости, был первым из географов древности, кто имел более или менее верные представления о взаимном положении Танаиса, который обычно считали северной границей между Европой и Азией, и Ра (Волги), впадавшей, по его словам, в Каспийское море. Он также стал первым географом, не считая Александра Великого, который вернулся к правильному мнению, высказанному еще Геродотом и Аристотелем, о том, что Каспий представляет собой внутреннее море и не имеет связи с океаном.

Неоднократно указывалось, что расстояния, приведенные Птолемеем в таблицах для средиземноморских стран – подлинного центра обитаемого мира – ошибочны сверх всяких разумных пределов, имея в виду тот факт, что доступны были римские путевые дневники и итинерарии. Но были ли эти документы действительно доступны невоенным людям вроде Марина и Птолемея? Очень маловероятно, если принять во внимание секретность, которая всегда окружала карты и результаты топографической съемки Римской империи. Если Марину, насколько можно судить, в отношении морских расстояний приходилось полагаться на записи Тимосфена Родосского (адмирала Птолемея Филадельфа, действовавшего около 260 г. до н. э.), то у Клавдия Птолемея, должно быть, вообще не было доступа к информации такого рода – ведь он не имел никаких оснований вести исследования, кроме непонятного стремления к знаниям. И очень вероятно, что Птолемей-астроном, которого географы обычно критикуют за его методы и за характер собранной им информации, занимал в среде своих влиятельных современников не лучшее положение, чем он занял бы сегодня в наиболее авторитетных географических кругах цивилизованного мира.