(этнонацию). Вместе с тем этническое меньшинство, живущее в составе доминирующего национального государства, также может превратиться в нацию, если достигнет достойного политического статуса и удовлетворения своих особых прав[6].

В этом случае этногенез приобретает новое качество. В донациональных сообществах этническая идентичность формировалась в основном стихийно и закреплялась в традиционных формах и способах жизнедеятельности социальной группы. С обретением же государственности эти формы и способы, а также содержание сознания, самосознание этноса начинают целенаправленно конструироваться и изменяться. В этнологии XX в. возникло даже примечательное направление – конструктивизм, сторонники которого полагают, что нация создается в соответствии с определенными целями, ценностями и интересами, а акторами данного процесса являются социальные элиты и интеллигенция.

«Веком национализма» традиционно считается XIX в. Импульс к строительству современных наций-государств в Европе был дан Великой французской революцией. Ее идеологи наделили понятие «нация» принципиально новым содержанием и тем самым осуществили замену самого субъекта нации. Не менее интенсивно процесс нациообразования шел и в XX в. В результате распада мировой колониальной системы и масштабной национально-государственной «перестройки» социалистического лагеря в мире появилось около сотни новых государств, в том числе 23 в Европе и экс-советской Евразии. Этнополитические процессы, которые наблюдаются в современном мире, дают все основания предполагать, что «топлива в националистическом реакторе хватит еще не на одно десятилетие нового столетия»[7].

Термин «нация» (от фр. nassi – рожден) в средневековой традиции употреблялся достаточно широко и означал родовую общность. Однако критерии отнесения индивидом себя к той или иной «нации» были достаточно произвольными. Так, ученые мужи Сорбонны XIII в. полагали, что итальянцы, испанцы и греки принадлежат к «галльской» нации, а немецкие, польские и скандинавские студенты, учившиеся в университетах Англии, входят в состав английской нации[8]. Согласно документам Констанцкого церковного собора (1414–1417), к «германской нации» наряду с немецкоязычными духовными иерархами относилось духовенство Англии, Венгрии, Польши, а в состав «итальянской нации» были включены представители Греции, Славонии и Кипра[9].

Самым главным было то, что в эпоху Средневековья право называть себя «нацией» принадлежало лишь высшим сословиям. Подавляющее же большинство населения, т. е. массы «простых подданных», подобным правом не обладало. Вот почему эпохальным событием европейской истории стало то, что в 1789 г. французское «третье сословие» (в лице своих идеологов) объявило себя нацией, а Французская академия дала принципиально новое определение, послужившее впоследствии основой для утверждения концепта гражданской политической нации. Согласно этому определению, нация – это совокупность всех жителей «одного и того же государства, одной и той же страны, которые живут по одним и тем же законам и используют один и тот же язык»[10].

Данной идее с течением времени было суждено превратиться в фундамент социокультурной связанности и групповой идентичности, стать реальной основой продуцирования многочисленных образов «мы» и «других» – этносов, культур, конфессий. Идея нации открыла перед модернизирующейся Европой перспективу социального творчества и инновационных социальных преобразований.

Однако важно подчеркнуть, что в первоначальный период лишь либерально настроенное меньшинство интеллектуалов оказалось в состоянии исповедовать новые ценности. Чтобы их стало разделять большинство, понадобилось более столетия. Укоренение в массовом сознании идеи «народа-нации» требовало системных изменений в менталитете, самосознании народов и прежде всего формирования в общественном сознании народа коллективного образа и имени собственного («мы французы», «мы немцы», «мы чехи» т. д.). О том, насколько это было непросто, свидетельствует, например, тот факт, что даже в середине XIX в. во Франции с ее многовековой централизованной государственностью «всякий новопоселенец, прибывший из соседней округи, был чем-то вроде «иностранца» и вызывал подозрение и враждебность»