Из аристотелевской характеристики политики и этики как праксиса, а не как пойезиса, вытекает, что для него политика и этика на самом деле являются образами действий, содержащими свою цель в себе. Этой целью является рациональное социальное взаимодействие, в ходе которого люди сообща обсуждают возникающие проблемы. При этом географически и популяционно общество не является слишком большим, чтобы живущие в нем люди знали друг друга и были в состоянии совместно обсуждать общественные проблемы. Его сложность не превосходит пределов, при которых каждый знает, что он делает, когда совершает то или иное действие. Иначе говоря, действия в нем не исчезают, как в усложненном и непонятном обществе, в котором сочетается так много различных действий, что человек утрачивает способность видеть, как они согласуются и к чему ведут. В то же время ясно, что даже во времена Аристотеля политика в условиях полиса не всегда могла быть чистым праксисом. Стремясь решить возникающие проблемы, граждане полиса в ходе их обсуждения быии вынуждены одобрять действия, при реализации которых вещи и люди использовались в той или иной степени как средства для достижения внешних по отношению к ним целей, то есть действия, подпадающего под понятие пойезиса. Например, могло быть принято решение об использовании рабов для доставки амфор с вином на борт галеры с рабами-гребцами, направлявшейся к побережью Черного моря, где вино использовалось как средство обмена на зерно.
В свете различия праксиса и пойезиса можно сказать, что понимание политики менялось вместе с изменением форм общества. В основных чертах это происходило следующим образом.
Одновременно с переходом от полиса к эллинистической империи возникли определенная «деполисизация» и политическая индифферентность, объяснимые юридическим и политическим бесправием человека в гигантской деспотии. Однако после Возрождения, когда национальные короли (абсолютные монархи, суверены) преобразовывали феодальную аристократию, возникла точка зрения на политику как на манипуляцию (Макиавелли). Эта политика известна под названием Realpolitik, или реальной политики. В терминологии Аристотеля, она может быть охарактеризована как пойезис. В дальнейшем, по мере индустриализации происходило все большее усложнение общества и общественных связей. Так, открытие золотых месторождений в Америке могло вызвать безработицу в Лондоне. Общество перестало быть непосредственно прозрачным для его членов. Стали необходимы специалисты, которые могли объяснять то, что мы делаем, и то, что возникает в результате наших действий. Развилась эмпирическая социология (Конт). Но постепенно, по мере возрастания бюрократизации и степени манипуляции (Вебер), возникла обратная реакция, в ходе которой человек, помимо прочего, стремится найти более важное место для праксиса, для разумных действий, которые являются значимыми сами по себе.
Итак, аристотелевское различение праксиса и пойезиса снова стало актуальным в обществе, совершенно отличном от античного полиса.
Опираясь на знание полиса, Аристотель мог, по большому счету, трактовать политику и этику как рациональное и открытое взаимодействие, как праксис, а риторику и поэзию как пойезис, то есть как способ воздействия на людей (и создание нового). Учение Аристотеля о государстве (политика), таким образом, не включало каких-либо моментов