Софийская летопись говорит об этом море кратко: «В лето 6925. и зима бысть студена велми, многие люди изомроша мором»[56].

Из сравнения описания мора 1417 г. разными летописями можно сделать вывод о довольно точных указаниях ими как географического распространения, так и клинической картины болезни. Выражения, употребляемые различными летописцами при описании болезни, настолько схожи, что возникает мысль о существовании уже специальной медицинской терминологии.

Сильнейшая эпидемия поразила Русь в 1419–1420 гг. Она опустошила Ярославль, Суздаль, Киев, Переяславль, Галич, Ростов, Кострому и другие города; не пощадила она и Москвы. К болезни присоединился ужасный голод – некому было убирать хлеб на полях: «Стояше жито на нивах пусты, жати некому… и бысть глад по великому том мору… О мало людий во всей Русской земле остася от мору и от меженины». О характере этой эпидемии сказать что-либо трудно, так как в летописях описание клинической картины совершенно отсутствует. Имея ввиду ее связь с голодом, можно предположить, что это был сыпной тиф.

В 1422 г. «глад бысть велик по всей земле Русской… и мнози людие помроша з голоду, а инии из Русии в Литву изыдоша, а инии на путех с глада и з студена помроша, бе бо зима студена велми, инии же и мертвыа скоты ядяху, и кони, и пси, и кошки, и кроты, и люди людей ядоша»[57].

В 1424 г.: «Того же лета в Немцех, и в Литве, и во Пскове, и в Новегороде, и во Твери, и на Москве, и по всей Русской земле нача мор быти железою, и охрак кровию, и умираху человеци и бысть туга и скорбь велиа по всей земли»[58]. Следовательно, эпидемия охватила не только Русь, но и Западную Европу.

Новгородская летопись под записью 1424 г. говорит о море в Карелии: «И мор бысть в Корсльской земли. Того же лета мор бысть в Новегорода железою и храк кровию»[59].

В 1425 г. также «во всех местах мор бысть велик зело… С Троицина днии мор велик бысть на Москве, а пришел от Немец в Псков, а оттоле в Новгород и до Тверь и на Москву доиде, и на всю землю Русскую»[60]. Вероятно, этот «мор» был продолжением предыдущего (1424 г.).

В 1427 г. на Руси опять был мор, но на этот раз не «железою», а «прыщем»: «Мор бысть велик во всех градех русских по всем землям, и мерли прыщем; кому умереть, ино прыщь син, и в третий день умираше, а кому живу быти, ино прыщь черлен на долго лежит дондеже выгниет. И после того мору как после потопа толико лет люди не почали жити, но маломочный и худи, и щадушнии начаша быти»[61].

Судя по этому довольно скудному описанию, дело шло не о чуме, а всего вероятнее об оспе: «прыщь син», возможно, относится к геморрагической «черной оспе». По крайней мере В. О. Губерт, специально изучавший вопрос, считает это сообщение одним из первых описаний эпидемий оспы в русских летописях[62].

Другая летопись относительно этого «мора» говорит короче, но достаточно выразительно: «Мор же велик бысть во всех градех Руских. Мерли прыщом»[63].

С 5 декабря 1442 г. и до конца лета 1443 г. в Пскове снова бушевала бубонная чума: «Мряху мужи и жены и младые дети… кому явится железа, то наскоры умираша, а почало мерети кануне Миколина дни зимняго… и мряху все лето»[64].

Эпидемии продолжали свое шествие, и с 1465 по 1467 г. в Пскове и Новгороде снова свирепствовал мор – вероятно, чума, ибо этот мор был «железою». Эпидемия 1467 г. в Новгороде известна под именем «Симеоновского мора». Названа она так потому, что для борьбы с ней «в един день» и «всем градом» была выстроена церковь «во имя Симеона – богоприимца».

Конец XV века также ознаменовался сильнейшими эпидемиями. В 1478 г.: «Бысть мор в Великом Новгороде: мряхут бо мужи и жены и малые детки, выкоплют яму одну, ино в ту яму положат 2 или 3 или 10 человек в одну яму»