– А в городе все другого мнения! – словно выплюнул в ответ чернобородый, вложив в слова всю неприязнь, которую он испытывал к стоящему напротив существу. – Ты у нас еще и говорящая тварь, выходит. Так ты заговаривал зубы тем, кого убивал, верно?

– Я не убивал их, – ответил Виктор спокойно, стараясь не спровоцировать богатыря, высматривающего слабое место для атаки. – Их убил вурдалак, что обитает на кладбище. Опусти оружие и позволь мне все объяснить.

– Опустить оружие? – хищно переспросил чернобородый. – Чтобы ты на меня набросился? Ну уж нет. Я приехал, чтобы убить тварь и эта тварь – ты. Но перед тем как с тобой расправиться, мне интересно узнать, что ты такое? Откуда научился по-нашему говорить.

– Я – человек! – взревел Виктор, обожженный словами воина. – Я отличаюсь лишь внешне! Так несправедливо обошлась со мной жизнь и я…

– Ты – тварь! – сплюнул чернобородый, начав медленно заходить с правой стороны на чудовище. – Тварь, убившая с десяток жителей Медова, а теперь, когда тебе осталось жить не дольше пары минут, ты пытаешься выкрутиться. Но я не из тех, кто верит выродкам вроде тебя, пусть ты хоть по-птичьи запоешь.

Гнев закипал внутри. Животное рвалось из клетки, желая разорвать на части этого нахального ублюдка, смеющего так говорить с тем, кто мог его разорвать в два счета, и стальные зубочистки бы не помогли. Человек, на рассудительность которого Виктор возлагал такие надежды, оказался упертым и бесстрашным дураком, вымеряющим наилучшее время для атаки.

Он все продолжал кружить, и чудовище кружило, не позволяя обойти себя и чтобы не сбиться с шагу, что было делать все сложнее из-за беспрерывно текущей из раны на спине крови. Потеря крови давала о себе знать, и чернобородый это прекрасно понимал, выжидая, когда же у раненой твари наконец-то дрогнут ноги.

– Я очистил от подобных тебе кровожадных созданий не одну округу, – понимая, что Виктор пока по-прежнему представляет собой опасного противника, заговорил воин, чьи светлые, практически выцветшие глаза безустанно скользили по всему чудищу, ища его наиболее слабое место. – Были и говорящие, старающиеся меня заговорить, а потом бросающиеся, оскалив пасти, и натыкающиеся на мой меч. Были твари и похуже тебя, – усмехнулся он лишь суровыми глазами. – Та вон накидка, едва кивнул он головой в сторону валяющейся в траве шкуры волка, что прежде была у него на плечах, при этом, не отведя глаз, – принадлежала твари, которая убила пятерых пастухов, двух пацанов, играющих на окраине деревни, и старуху, не успевшую закрыть вечером дверь в хату. Это волчица, кормившая мясом людей своих выродков. Я убил ее, а затем и каждого из пяти едва окрепших волчат. Свернул им головы. Я улыбался, зная, что эти твари больше никому не навредят. Но теперь я выброшу эту шкуру и заменю ее твоей, сукин ты сын. Ты убил уже десять человек, да еще и в городе. Ты будешь лучшим трофеем в моей жизни.

И тут ноги Виктора дрогнули. В ту же секунду богатырь сократил дистанцию в два шага и сделал молниеносный выпад мечом, стараясь попасть острием меча в глаза. Но выпад был обманным и изогнутый кинжал уже целил в правый бок чудовища, намереваясь вырвать добрый кусок плоти. Лезвие кинжала лишь лизнуло покрытый шерстью бок, унося за собой кривую полоску крови. Виктор же уже был за спиной богатыря. Теперь можно было с уверенностью сказать, что дрожь в ногах была ложной.

Черты лица Виктора приобрели истинно звериные линии. Высокие ноздри громко втягивали воздух, глаза пылали яростью взбешенного хищника, а сквозь оскаленные клыки пробивался рев зверя. Из горла вырвался едва различимый нечеловеческий лай: