Она забрала у меня из рук свою куртку, повесила на вешалку сзади и села за руль. Я сел рядом, достал телефон и написал Вике:

«Представляешь, Эльдар предложил мне стать свидетелем на свадьбе!»

«Ого! Жаль, мне никто не предложил быть свидетельницей!»

«Это было бы странно. Муж свидетель, жена свидетельница».

«Ты поздно будешь?»

«Не знаю пока».

«Не ночуешь, значит, дома?»

«Не знаю».

«Значит, и я не знаю, готовлю ли я тебе еду в ближайшие дни!»

«Спасибо, родная!»

«Не за что, милый!»

Я отложил телефон в карман, сделал музыку на магнитофоне погромче и, полистав песни, наконец нашел более или менее приглядную.

Ками ловко управлялась с рулем. Все девушки, которые на моей памяти водят, сидели за рулем напряженно, а она как будто родилась прямо на этом сиденье.

До сеанса оставалось 20 минут, а мы еще должны были заехать к ее брату. Но с учетом рекламы, которая обычно длится минут 15, я все же надеялся успеть.

– Так, значит, я не могу, говоришь, поставить тебя на колени? – оттаяла она наконец.

– Конечно, не можешь! Это не в твоих силах! Уже нет!

Мне нравилось играть с ней в эти игры. Игра, конечно, простенькая, но безумно возбуждающая.

Она включила свет в салоне и одной рукой расстегнула пуговицу на своих джинсах.

– Ты уверен?

– Конечно, я уверен!

Не отрывая взгляда от дороги, она немного приподнялась на сиденье, расстегнула аккуратно молнию и, спустив свои джинсы до уровня чуть ниже колен, как ни в чем не бывало поехала дальше.

– Иди ко мне, мой мальчик!

– Ты сдурела? Начнем с того, что ты за рулем и водишь не настолько классно. И нет, даже не думай, ты не сможешь поставить меня на колени в машине.

Она сидела какое-то время молча. Затем снова приподнялась и, спустив свои черные кружевные трусики вниз, села, чуть откинув левую ногу в сторону.

– Давай, мой мальчик, я покормлю тебя!

Господи, как же она безумна! Ее реакция была классической в нашей схеме взаимоотношений. Когда ее что-то задевало, особенно связанное с другими девушками или женой, она обязательно должна была показать, как доминирует в сексуальном плане. Тем самым как бы говорила: «Видишь, ты не можешь передо мной устоять, ты принадлежишь мне!» Мог ли я устоять? Да, мог! Но подыгрывать в этой игре я очень любил. Я же джентльмен. Как я могу нарушать сценарий, написанный дамой? Я не могу быть занудой, который гасит женскую инициативу, тем более такого рода. Я не могу не соответствовать уровню ее безумия, ведь таких девушек больше нет в мире! Таких больше не делают! Специальная, ограниченная серия, специально для меня!

Я нагнулся, полез головой под руль и начал целовать ее бедра, поднимаясь все выше. От ее запаха закружилась голова. Как же я любил ее запах! Как же я любил ее безумство! Она положила руку мне на голову и начала водить пальцами по волосам.

– Да, мой мальчик, я не могу поставить тебя на колени! Ты прав, мой хороший! – ее голос постепенно превращался в сладкий стон. – Я накормлю тебя…

«Накормить» меня, по крайней мере так, чтобы я наелся, она не успела. Минуты через три машина притормозила.

– Он уже у ворот, остановись!

Она торопливо натянула трусики, затем джинсы и судорожно начала возиться с пуговицей. Ее брат стоял у ворот и разговаривал с кем-то.

– Не спеши, он зашел во двор! – успокоил я ее.

Через минуту он вышел с сумкой и направился к машине. Она поправила волосы и вышла ему навстречу. Они обнялись, о чем-то заговорили, и я пристально наблюдал за ними в свете фар. Наблюдал за их мимикой и жестами, за тем, как шевелятся их губы. Она смеялась!

Несмотря на ее сложный нрав, на ее репутацию, все трепетали перед ней. Когда-то ее родители и брат отказались от нее и попросили не появляться в их доме. Уж слишком не соответствовала она, не подходила под местные стереотипы и понимание того, какой должна быть девушка. Она не подпадала ни под один шаблон. Однако она всегда делает лишь то, что сама считает нужным. Пусть иногда она делает глупости, но у нее напрочь отсутствует чувство вины по этому поводу. Она делает глупости так, что и в голову не приходит ее осуждать. Даже сейчас ее старший брат стоит рядом, обнимает и разговаривает с ней на равных. Знали бы, где я живу, вам бы стало ясно, какая это у нас редкость. Ей прощалось все, перед ней расступались даже самые закоренелые стереотипы нашей народности только потому, что она и не нуждалась ни в чьем прощении.