Новые истины открываются частными исследователями, хотя, разумеется, и в общих трактатах не возбраняется высказывать новые мысли.

Об излагаемой мною теории исторического процесса нужно сказать ещё следующее. Выше было, между прочим, отмечено, что в подзаголовке «Основных вопросов философии истории» значилось, что это – «критика историософических идей», но там, кроме того, было прибавлено: «и опыт теории прогресса». Обращаю вниманье на последние слова, на то, что меня во время работы над этим трудом занимал не исторически процесс вообще, а, так сказать, квалифицированный исторический процесс, т. е. такой процесс, которым осуществляются в жизни человечества принципы истины и справедливости. Я могу теперь сказать, что историко-философская идея прогресса, собственно, и была исходным пунктом моего интереса к тем теоретическим, в области истории, вопросам, изучению которых я посвящал столько: времени и труда. Идея прогресса заключает в себе элемент оценки, коего нет в понятии просто процесса. Прогресс, это – нечто, субъективно оцениваемое, процесс – нечто, объективно понимаемое, и то, что отправною точкою моего интереса к философии истории была идея прогресса, стоит в тесной связи с влиянием, какое на меня оказывали в семидесятых годах прошлого столетия (после Бокля и Конта) русские социологи: Лавров, Михайловский, Южаков.

Впоследствии теории двух первых стали называть «субъективной социологией» и даже говорили о «русской социологической школе», к которой удостоили причислять и меня. Особенность этой «школы», позволившая назвать её субъективною, заключалась в том, что в ней интерес к делам человеческим не ограничивался вопросами о том, что есть, но и распространялся на категорию долженствующего быть, с оценкой существующего с точки зрения должного. Представлениям о должном, или идеалам в этом круге идей придавалось особое значение среди факторов прогресса и особое значение личностям, проводящим эти идеалы в жизнь. Занимаясь теорией прогресса, как осуществления идеалов деятельностью личностей, я не мог, конечно, не поставить вопроса о самом, так сказать, механизме истории, о сущности исторического процесса безотносительно к тому, что же осуществляется этим процессом – благо или зло, прогресс или регресс. Решением таких вопросов об объективной сущности исторического процесса независимо от субъективной оценки действительного хода истории и её результатов и о роли человеческой личности в этом процессе, я и занялся во второй своей книге. Становясь на такую точку зрения, я не отказывался от того, что и раньше признавал, и теперь продолжаю признавать «законным субъективизмом», а только резче отделил вопрос о том, как совершается всякая история, от вопроса, совершается ли историей и как на самом деле происходить воплощение истины и справедливости в жизни человечества.

Я не буду спорить, если мне кто-либо теперь скажет, что правильнее было бы начать теоретическое исследование данного вопроса не с определения прогресса, которое не может не быть субъективным, а с объективного изучения исторического процесса, отвлеченно взятого, как особой формы мировой эволюции, и изучения его без всякого отношения к нашим желаниям, стремлениям, идеалам, вообще к понятиям добра и зла. Но это не значить, что рядом с такою научною задачею не может существовать другая – задача оценки действительного хода истории с точки зрения добра и зла.

Придавая книге о сущности исторического процесса и о роли личности в истории строго «объективистический» характер, я только резче разграничивал задачи объективного понимания и субъективной оценки, обособлял задачу строго научную от задачи чисто философской, отнюдь не отрицая права второй из них на самостоятельное существование.