– Хлоя, прекрати немедленно!

Я плакала.

– Вы сами-то себя слышите? Слышите, как вы со мной говорите? Я ведь не собака, Пьер. Не ваша собачонка, Пьер, черт вас побери! Я отпустила мужа, не выцарапав ему глаза, просто закрыла тихонько дверь – и вот я здесь, перед вами, с моими дочерьми. Я вроде неплохо держусь. Держусь, понимаете? Понимаете, что означает это слово? Разве кто-нибудь слышал от меня вопли отчаяния? Так не давите мне на психику. Вы не хотите, чтобы я уходила… Ох, Пьер… Вынуждена буду не подчиниться вам… Боже, мне так жаль… Как жаль…

Он схватил меня за запястья и сжал изо всех сил. Не давая мне шевельнуться.

– Отпустите! Вы делаете мне больно! Вы все, все ваше семейство делаете мне больно! Отпустите меня, Пьер.

Едва он ослабил объятия, как я уронила голову ему на плечо.

– Все вы делаете мне больно…

Я обливала слезами его шею, забыв, как ему, должно быть, неприятно, ведь он никогда ни к кому не прикасался… Я плакала, время от времени вспоминая свои спагетти: если я не солью воду, есть их будет невозможно. Он все повторял «Ну-ну, ну-ну…» И еще: «Прости меня…» И еще: «Я тоже очень переживаю…» Он не знал, куда девать руки.

В конце концов он все-таки отстранился и стал накрывать на стол.

– За тебя, Хлоя.

Я чокнулась с ним.

– Да, за меня, – повторила я, криво усмехнувшись.

– Ты замечательная.

– Да, замечательная. И еще – надежная, храбрая… Что я забыла?

– Забавная.

– Ах да, чуть не забыла, забавная.

– Но несправедливая.

– …

– Несправедливая, ведь так?

– …

– Думаешь, я люблю только себя?

– Да.

– Тогда ты не только несправедливая, но и глупая.

Я протянула ему бокал:

– Это я и сама знаю… Выдайте-ка мне еще этого чудесного напитка.

– Считаешь меня старым дураком?

– Да.

Я покачала головой. Я была не злой, а несчастной.

Он вздохнул.

– Так почему же я старый дурак?

– Потому что никого не любите. Никогда не расслабляетесь. Все время в напряжении и словно бы не здесь. Не с нами. Вы не принимаете участия ни в разговорах, ни в шалостях, ни в наших скромных увеселениях. Потому что вам не знакомы нежные чувства, вы вечно молчите, и ваше молчание смахивает на презрение. Потому что…

– Хватит, хватит, довольно, спасибо.

– Простите, но я отвечаю на ваш вопрос. Хотели знать, почему это вы старый дурак, – я и ответила. Хотя я не нахожу вас таким уж старым…

– Как же ты любезна…

– Да чего уж там.

Я оскалила зубы, изображая нежную улыбку.

– Ладно, но, если я такой, как ты говоришь, зачем привез тебя сюда? С чего бы мне тратить на вас столько времени и…

– Вы сами прекрасно знаете с чего…

– Так с чего же?

– Да потому что у вас свое понятие о чести. Не что иное, как кокетство, принятое в любой добропорядочной семье. Я семь лет путаюсь у вас под ногами, но вы впервые проявили ко мне интерес… Я скажу вам, что думаю. Я не нахожу вас ни доброжелательным, ни милосердным. Я все понимаю. Ваш сын оступился, и вы идете следом за ним – «подчищаете», так сказать, закрываете брешь. Вы попытаетесь – как можете – заделать трещины. Вы ведь не любите трещины, да, Пьер? Нет, не любите! Просто терпеть не можете…

Думаю, вы привезли меня сюда, чтобы соблюсти приличия. Малыш проштрафился – придется, сжав зубы, устранять последствия. Сегодня вы окучиваете невестку, как когда-то платили крестьянам, если ваш сопляк въезжал на мотоцикле в их посевы. Жду не дождусь момента, когда вы со скорбным видом объявите, что я могу на вас рассчитывать. В финансовом отношении. Вы в затруднении, правда? Такой большой девочке, как я, будет посложнее возместить убытки, чем хозяину свекольного поля…