– Ну, это не твоя мысль! Это профессор Русанов говорил вчера об азах, а ты повторяешь! – смеялась Лика. – Пускай выгоняют, я только рада буду, – храбрилась она, но на душе у нее становилось все тревожнее…

Однажды, когда она поздно вечером в довольно-таки паршивом настроении подходила к общежитию, ее окликнула какая-то женщина.

Лика удивленно вгляделась в нее, узнала и вздрогнула: то была Людмила Васильевна.

– Что вы хотели? – помертвевшими губами спросила она.

Людмила Васильевна, робко улыбаясь, приблизилась и коснулась ее руки. Лика молча отстранилась.

– Ты меня узнаешь? – спросила женщина.

– Да, вы – Людмила Васильевна.

– Я – твоя мама! Ты знаешь это?

– Моя мама – Нина Ивановна Свирина. Но о вас я слышала, – это вы когда-то однажды забыли меня в больнице!

– Я тебя родила! – сказала Людмила Васильевна и заплакала. – Разве это ничего не значит?

– Значит, наверное. Но это не главное. Меня вырастила другая женщина, она – моя мама, я люблю ее!

Лика повернулась и хотела уйти, но Людмила Васильевна схватила ее за руку и удержала:

– Я хотела с тобой поговорить,.. – она вытерла слезы и смотрела теперь на Лику заплаканными большими глазами жалко и заискивающе.

Как эта девочка была похожа на их Лелю и на нее саму, молодую! За два пролетевших года она стала выше и стройнее. Даже в этом скромном пальтишке и вязаной шапочке, что на ней, она красива и выглядит совершенно здоровой. Ах, какую ошибку совершили тогда они с Костей!

– Я не помню вас, – сказала Лика. – О чем нам разговаривать? Все ясно и так. Простите, но мне надо идти!

– Нет, постой! Я не задержу тебя надолго! Я не в первый раз пытаюсь встретиться с тобой, и сегодня наконец удалось! Дай мне только сказать несколько слов, пожалуйста! – в голосе Людмилы Васильевны послышались слезы.

Лика смотрела на эту женщину и в душе не чувствовала к ней ничего, кроме презрительной жалости. Голос крови, о котором пишут в книгах, – где он? Не эти руки обнимали ее, когда она была маленькой, не они помогали ей делать первые шаги, побеждать долгую болезнь! Не она утешала ее и учила, заботилась о ней и не спала ночами, когда она болела. Лике хотелось только одного – повернуться и уйти. Но эти налившиеся слезами глаза, этот плачущий голос…

– …выслушивают даже преступников, – шептала между тем Людмила Васильевна…

– Я слушаю, говорите, – сдавленно пробормотала девушка.

– Лика, я не прошу, чтобы ты простила нас. Не прощай, если не можешь! Я сама никогда себе не прощу, что тебя тогда оставила. Я была глупа, молода – немногим старше тебя, и рядом со мной не было никого, кто мог бы наставить на правильный путь. Ну, так уж вышло, прости… Но сейчас мы с Константином Львовичем можем помогать тебе! Твои приемные родители – прекрасные люди, они стараются дать тебе образование, но разве ты не видишь, как им трудно? Они не богаты и во всем себе отказывают, чтобы содержать тебя. Тебе не жалко их? Константин Львович предлагал нашу помощь, но твой… отец… прогнал его. Он не говорил тебе об этом?

Лика отрицательно покачала головой и задумалась: «Боже! Какая же я дура! Разве я думала хоть когда-нибудь о том, как трудно маме и отцу? То, что они экономили деньги мне на учебу и дают их сейчас, всегда воспринимала как должное! Ведь и Нонке родители помогают! Но та, по крайней мере, учится, старается! А я? Болтаюсь по улице и получаю „неуды“!»

– Спасибо вам! – сказала она вдруг. – Вы вовремя мне об этом напомнили! Я как-то никогда не задумывалась, насколько моим родителям трудно. Вы мне словно глаза открыли…

– Ну, так ты согласна с моим предложением? – спросила Людмила Васильевна, робко улыбаясь.