Итак, вместо того чтобы изображать Другпу Кюнле, который непосредственно занимается подобными практиками, этот текст показывает его как внимательного наблюдателя, который держит дистанцию и видит разницу между тем, кто проявляет подлинную «безумную мудрость», и тем, кто лишь притворяется, надеясь обмануть окружающих.

Согласно Смит, другая возможная причина возникновения феномена безумного йогина заключается в том, что он возник как протест против растущей систематизации тибетских буддийских школ в XV и XVI веках и их упора на схоластику, что наиболее ярко выражено в традиции гелуг, влияние которой стало быстро усиливаться. С этой точки зрения безумные йогины представляли собой противоположность монахам-схоластам. Они олицетворяли собой перемены, попытку вернуть традиции кагью и ньингма к изначальным тантрическим практикам и воззрениям, исчезающим по мере создания мощных монастырских институтов. Эти исчезающие практики включали устную передачу, уединённое созерцание и глубокую духовную связь между гуру и учеником. С этой точки зрения движение безумных йогинов послужило средством, благодаря которому традиция кагью вновь обрела былую религиозную пылкость, чтобы «возродить духовное рвение ранних йогинов»^>24. Главной символической фигурой этого движения стал великий йогин Миларепа (ок. 1052 – ок. 1135).

Некоторые характеристики безумных йогинов подразумевают создание возмутительного публичного образа, который выставляется напоказ и позволяет им действовать за пределами общепринятой морали. Некоторые из этих действий включают публичную демонстрацию наготы, пьяный трёп, употребление большого количества спиртного и отвратительное, неприемлемое в обществе поведение, например обмазывание себя фекалиями или открытое общение со сверхъестественными существами^>25. Хотя в устном фольклоре Другпа Кюнле прочно ассоциируется с образом безумного йогина-аморалиста, в его собственных текстах меньше свидетельств того, что он делал нечто подобное. Однако и возмутительный образ Другпы Кюнле, столь популярный в современном Бутане, и его менее эпатажный образ из «Историй освобождения» свидетельствуют о том, что постижение истины приходит не через схоластическое обучение, не через моральные правила и даже не через личного учителя. Оно возникает из непосредственного переживания явлений – особенно мира природы – такими, какие они есть.

О том, что Другпа Кюнле – человек, воспринимающий весь мир как своего гуру, говорит следующая цитата из его автобиографии: «Кто бы ни возник, что бы ни возникло – это становится моим основным гуру»^>26. Как только человек осознаёт природу всех явлений, включая самого себя, как пустотное сияние^>27, всё, что бы ни возникло, напоминает ему об этом осознавании. Достижение этого воззрения может привести к действиям безумного йогина, и неважно, проявляются эти действия открыто: как разгуливание нагишом или выкрикивание непристойностей или же менее явно: как стремление разоблачать собственное и чужое лицемерие, что мы и видим в трудах Другпы Кюнле.

Возможно, существовал некий стереотип йогического безумия, и Другпа Кюнле изображается человеком, особенно удачно в него вписывающимся. Если, с одной стороны, посмотреть на его собственное восприятие себя, которое описано в его трудах как ньонпы, а с другой – на ярлык, которым его снабдили ученики и потомки, жившие в разное время и в разных местах, то нельзя отрицать тот факт, что эти два образа трудно сочетаются друг с другом. Хотя некоторые черты его характера номинально соответствуют тем, что приписываются безумным йогинам, другие важные качества, описанные им самим в его текстах, либо не стыкуются с ними, либо видоизменяют их. Учитывая обилие критических замечаний в его текстах относительно «безумного» йогического поведения, которое ничем не подтверждено, однозначного ответа на этот вопрос не существует. Возможно, рассказчик успешно создаёт новую норму или антинорму, но на более высоком, абстрактном уровне, которая считает все проявления религиозности заблуждением, если только человек добровольно не раскрывает истину о собственном лицемерии.