Лучший оружейник рода уснул.

К рассказу, остаётся добавить только одно: камни, с помощью которых Толок добыл огонь, случайно оказались камнями, названными в дальнейшем кремень и кресало.

История эта произошла в те времена, когда люди ещё не освоили приёмы по выделке кож и шкур. Перед пошивом же одежды, шкуры надевали в растяжку на деревянную рогатину и счищали скребками мездру[2], довольствуясь только этим. Одежду шили или из шкуры с мехом для тепла, или без меха и тогда уж его срезали, называя в этом случае срезью, которая в дальнейшем получила название «шерсть». Понятно, такая одежда была весьма жесткая, поэтому складками и швами натирала кожу человека, принося немалые страдания, пока не придумал он сыромятное дело. И так, вот эта история.

В роду Бурого Медведя все люди были будто по Прародителю своему, как медведи: крупные телом, с руками непомерной силы, степенные, неторопливые в мирных делах и так же, как и медведи, наполнялись лютой яростью в битвах. И мало кому из врагов выходила удача, уйти невредимым от их копейных, а то и просто кулачных ударов.

Среди же всех родовичей, особо приметен был молодой силач-удалец прозваньем Рудый. И звали его Рудым не напрасно! Рудый – значит рыжий. Огненно-рыжим волосом был крыт наш силач от головы до ног. Густые волосы короткими плотными завитками, спускаясь с головы по бычиной шее, вольно расселились на спине, груди и ногах. Усеянное конопушками лицо покрывала рыжая, с красным отливом поросль, оставившая голыми только широкий лоб, подглазья, да лоснящийся вздёрнутый с большими ноздрями нос. А бело-розовая кожа Рудого в гневе обильно наливалась пунцовыми пятнами, налезавшими от тесноты друг на друга.

Вот таков был могучий муж рода Бурого Медведя – Рудый. Ближних сродников у сего рыжего удальца не было уж давно и жил он в своей тёплой, под бревенчатой кровлей землянке[3] со своей единственной единоутробной сестрою именем Рыжуха.

Про землянки же вот что интересно. Некоторые из них сходствовали с медвежьей берлогой. Коли находилось поваленное ветром дерево с вывороченным из земли большим корневищем, то устроение такой землянки проходило так. Поначалу вырубались все корни, которые приходились на середину корневища. Нетронутыми же оставались только те корни, что вроде рёбер, торчали по краям. Далее, поверх корней-рёбер полагалось наложить веток погуще и потом уж ветки укрывались дерниной. Такие землянки считались попроще и похуже. Землянки подобротней делались иначе и для них требовались подходящие углубления в земле. Найти же такие углубления было нетрудно в овражистых местах или по речным высоким берегам. Затем надо было, заготовив в достатке брёвен подходящей длины, уложить их плотно одно к другому над углублением, заполнить зазоры между брёвнами болотным или озёрно-речным илом и дождавшись, пока ил подсохнет, но так, чтоб не пошел трещинами, укрыть бревенчатый настил дерниной.

В землянки стародавние люди не входили – вползали на четвереньках. В них могли разместиться сидя либо лёжа два-четыре взрослых человека с малыми детьми. Землянка укрывала от дождя, в летние знойные дни она давала тень и прохладу, в зимние холода с малым костерком внутри, помогала дожить до весеннего тепла. В землянке почти ничего не угрожало ночлегу.

…Рудый возвращался с удачной охоты. На его плече, поматывая под мерный шаг охотника рогатой головкой, лежала добыча – тушка косули. Подойдя к своей землянке, Рудый снял с плеча и передал косулю Рыжухе, на светло-румяном лице которой, выделялись белые, будто выгоревшие на солнце, брови с ресницами. Злобно ощерясь, Рудый снял-стащил с себя кожаную рубаху-малицу, оголив кровоточащие полосы на руках, спине и бугристом животе и присел на лежащее рядом с землянкой бревно, подставив, к своему удовольствию, саднящее, израненное тело под освежающие воздушные струи, хоть и веяло уж предосенним холодком.