Ничего себе, вот это я вспомнил. Всю схему очень чётко. Мы далеко не первый год живём так. По несколько месяцев останавливаемся на одном месте. Зарабатываем, чем можем. Кто-то находит место у богатеев, старается разузнать, где их запасы. И я лезу воровать. Я очень гибкий. А ещё бесстрашный.

И сейчас мне совершенно плевать, что этот громила в полтора раза больше меня мне угрожает. Я только уверен, что не отдам ему половину моих денег. Нечего было столько детей рожать.

Семья у него живёт в деревне. Далеко отсюда. Мы там периодически бываем. Странно. Я знаю, как выглядит его жена и все домочадцы. Мы что же очень дружим?

Но всё равно, я ему мои деньги не отдам.

Я может тоже семью завести хочу. А вон хотя бы с этой. Толстушкой. Дочкой сапожника. Увезу её тоже туда в деревню. Нарожаем ребятишек. Уж такая, кровь с молоком, точно может много нарожать. Будем вести хозяйство… Да какое, блин, хозяйство. Мы же бедные вообще. Там где мы родились ни у кого ничего нету. И земли нормальной нету, одна глина. Свиней вот только в пору разводить. У нас там есть свиньи. Жена его как раз за ними смотрит. А сейчас она заболела.

Вот зачем ему деньги-то нужны! Отдать что ли? Это вот сейчас я смог бы отдать. А вот там в тот вечер сижу и не согласен. Да пусть она хоть умрёт, мне-то что?

А кто будет ухаживать за мамой? Она ведь уже совсем постарела.

За чьей мамой? За моей. Или за его? Что-то я не понимаю.

Так, всё меняется. Мы выходим. Оба пьяные. Качаемся держимся друг за дружку. Он меня держит, или я его держу? Путаница какая-то. Но кажется, будто он лезет мне в карман. Мне там так кажется, когда я иду пьяный.

– Э, нет братец, не на того напал!

Я выхватываю нож из-за пояса сбоку. Он это видит. У нас какая-то потасовка, прямо на улице, пьяная глупая драка. В которой никто ничего не разберёт.

Что это? Кровь? Его или моя?

А-а. Не понимаю!

Кровь у меня на руках. Кровь! И нож в крови. Ох, мамочки. Я пырнул его ножом. Собственного брата. Прямо в сердце. За какие-то деньги…

Господи, так это ж брат мой. Старший! И родились мы вместе в той деревне. И жену я его знаю и племянников моих знаю. И мать у нас одна. Ой, боже-боже-боже, господи! Я убил собственного брата. Я убийца! Брата! Господи!

– Стефан!..

Сижу на коленях перед ним на мостовой. Раскачиваюсь туда-сюда как сумасшедший. Нож в крови бросил. Кричу его имя. А мне бежать надо! Бежать. Меня ж поймают. И за воровство, и за убийство. Что ж делать-то?

Хорошо никто не слышал и вокруг никого нет. Да и мало ли криков ночью у таверны. Рядом за углом стоит покосившаяся телега с сеном, стухшим. Небольшая такая для ослика. Я встаю, иду к ней. Беру её. Подвожу поближе. Кладу на неё Стефана. Берусь за палки. Поднимаю. И толкаю вперёд. Как тачку. Будто везу навоз. Удобрение для грядки. Только нож вот я не поднял! А зря, найдут ведь.

Что дальше?

Везу на кладбище Стефана. Оно здесь, недалеко отсюда. Таверна почти у самого восточного выхода из города. А оно дальше по дороге. Вот туда я и иду.

Новолуние. Темно. Ничего не видно. Никого. Только колёса поскрипывают немного.

Я везу тайно хоронить труп своего брата. Вот тебе и поворот жизни.

Почему была плита? Почему я её чувствовал, будто сам умер?

В этом надо разобраться.

Вот я подхожу к воротам кладбища. Тоже никого, никто не охраняет. У ворот всегда прислонены лопаты. Ну конечно, мало ли кому ночью понадобиться быстро кого-нибудь похоронить. Я нашёл могилу с плитой побольше. Чтобы под ней не было видно, что недавно копали. Новые могилы видно сразу и смотритель кладбища обязательно найдёт. Еле отвалил эту плиту в сторонку. Выкопал прямо под ней глубокую яму но не до самого гроба того, кто под этой плитой уже давно лежал, чуть поменьше. Стефана пришлось сложить вдвое и уронить в эту яму попой к низу. Ноги у лица оказались.