Последним, прикрывая отход дружины, шел со своими воями князь Всеволод. Уже стоя на берегу Каялы, Игорь оглянулся и увидел, что без посторонней помощи полк Всеволода обречен – уж больно много половецких всадников кружили вокруг них.

– Держись, братка!

С этими словами Игорь устремился на выручку Всеволоду. Не раздумывая ни секунды, вслед за своим князем бросились и дружинники его полка. В короткой и жестокой схватке им удалось отбросить поганых и дать возможность русским полкам перестроиться. Но передышка была недолгой, и когда половцы вновь пошли в атаку, не выдержали ковуи, которые прикрывали правое крыло дружины русичей. Они стали беспорядочно отступать, смешав ряды стоящих за ними полков Всеволода и Игоря.

Сбросив с себя шлем, чтобы его легче было узнать, Новгород-Северский князь бросился наперерез отступающим ковуям.

– Стоять, песье отродье! Держать оборону!

Узнали князя и половцы. Сразу несколько лучников натянули тетиву своих луков, и каленые стрелы ударили в железные пластины его панциря. Одна из них угодила в левую руку. Словно почуяв запах крови, Чилбук, воин из орды хана Гзака, ринулся к раненому князю. Последнее, что увидел Игорь, было то, как падает выбитый из седла копьем половецким его брат Всеволод.

… Проснувшись, Игорь долго лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к каждому шороху за войлочным пологом юрты[45]. Этой ночью князь решился бежать из половецкого плена. Где же Лавр?

Почти год назад на берегах степной реки Каялы полегла под стрелами и саблями половецкими его дружина. Многие его побратимы попали в плен. Среди них были и его сын Владимир, брат Всеволод, племянник Святослав. В качестве награды за проявленную в бою смелость и храбрость их передали в разные половецкие орды. Игорь остался в вежах Чилбука близ речки Волчьей, Владимир перешел к Упте из Улашевичей, Всеволод к Роману Гзаку, а Святослав к Елдечукам из Вобурчевичей.

После битвы Игорь со своим сватом Кончаком не встречался, хотя помнит, что какой-то знатный половец в шлеме с маской-забралом, скрывающим лицо, подходил к нему и долго смотрел на поверженного князя. Что-то в глазах, сверкнувших из-под маски, показалось Игорю знакомым, но потом сознание князя помутилось и больше он ничего не помнил.

Прошло месяца три, когда рана на руке у князя стала понемногу затягиваться и ему разрешили выходить на берег реки. Правда, следом за ним постоянно ходило три воина. «Прислуга уважаемому человеку», – назвал их хитро улыбающийся Чилбук, но всем был понятно, что такую дорогую добычу он без присмотра не оставит. В одну из таких прогулок Игорь увидел всадника, неспешно направляющегося из половецкого стана в его сторону. Тот еще находился на приличном расстоянии от берега, но князь уже узнал знакомую фигуру и черты лица своего побратима. От волнения у Игоря пересохло во рту. Ему стало так жарко, что, наклонившись к мутному потоку реки, он ладонью зачерпнул воды и плеснул себе в лицо.

Спешившись, Кончак Атракович ласково похлопал по крупу своего коня, и тот, скосив глаз на хозяина, тут же потянулся влажными губами к траве. Хан подошел к Игорю и сел рядом с ним, привычно поджав под себя ноги. Игорь отвел взгляд, но Кончак, казалось, не обращал на него никакого внимания. Покачиваясь в разные стороны, он долго смотрел на протекающие мимо них воды Половецкой реки[46].

– Знаешь, кунак, – наконец произнес он, не глядя в сторону Игоря. – Если бы это случилось раньше, когда мы с тобой были молодыми и глупыми, тебя уже не было бы в живых, а моя сабля умылась бы твоей кровью. Я разговаривал с твоим сыном. Владимир мне рассказал, как все было, и я ему верю. Чем он отличается от нас в молодости? Ничем. Такой же горячий и жаждущий славы, как и его отец. Я его понимаю, как воин. А безрассудство, оно с годами уйдет. Это Гзак не его обманул, это он нас с тобой обманул. Обвел вокруг пальца, как детей малых. Чилбук его человек, но я с ним договорился и забираю тебя к себе под мое слово. Пойдем, брат, будем петь песню жизни дальше. А какой она будет – веселой или грустной, это уж нашим Богам решать.