Тем не менее в связи с вводом советских войск в Чехословакию репрессии против инакомыслящих усилились. И в «деле Медведева» также возобладал более суровый подход: 7 августа 1969 года Рой Медведев был исключен из КПСС районным комитетом партии за «убеждения, несовместимые с членством в партии» и «клевету на советский общественный и государственный строй»[85].
Несмотря на попытки обжаловать этот приговор, Медведев принял ситуацию и осенью 1969 года дал сигнал на Запад опубликовать отправленную им несколько месяцев назад рукопись «К суду истории». Книга вышла в США в конце 1971 года и пользовалась большим успехом не только у западных историков, но и у широкой публики. Весьма реальной угрозы ареста осенью 1971 года Медведев избежал, скрывшись на несколько месяцев в ожидании публикации, а пришедшая вскоре известность послужила ему самой эффективной формой защиты[86]. Уволившись из Академии педагогических наук и получая заграничные гонорары, Медведев смог всецело посвятить себя историческим исследованиям и публицистике. Несмотря на большую активность в западной прессе, Роя Медведева не коснулись серьезные репрессии (в отличие от его брата-близнеца Жореса, который в 1970 году был помещен в психиатрическую больницу, а во время заграничной поездки в 1973-м лишен советского гражданства). До перестройки Р. Медведев опубликовал около двадцати книг по советской истории, политике и международным отношениям, переведенных на десятки языков.
Одновременный выход в свет двух самых крупных диссидентских работ, посвященных белым пятнам советской истории, – «К суду истории» Роя Медведева и «Архипелага ГУЛАГ» Александра Солженицына – не следует рассматривать как случайность. Политическая и общественная обстановка, в частности прямой призыв к изучению до сих пор табуированных страниц прошлого, родившийся на самом верхнем уровне власти, в совокупности с продолжающимся параличом официальной исторической науки во многом определили возникновение таких неофициальных исследований. Неслучайно и то, что устным и письменным свидетельствам жертв сталинских репрессий уделено в них центральное место. Одинаково лишенные доступа к архивным документам, оба автора прибегали к самой очевидной альтернативе – к беседам с очевидцами. Эти рассказы не только раскрывали неизвестную до тех пор информацию, но и придавали исследованиям особую нравственную ценность, складываясь в коллективное свидетельство о прошлом. В предисловии к первому тому «Архипелага ГУЛАГ» Солженицын – сам бывший заключенный – отдавал должное рассказчикам:
Эту книгу непосильно было бы создать одному человеку. Кроме всего, что я вынес из Архипелага – шкурой своей, памятью, ухом и глазом, – материал для этой книги дали мне в рассказах, воспоминаниях и письмах ‹…›.
[Перечень из 227 имен]
Я не выражаю им здесь личной признательности: это наш общий дружный памятник всем замученным и убитым[87].
В свое время небывалая волна читательских откликов на «Один день Ивана Денисовича» (1962), конечно, польстила автору, но главное – эти письма легли в основу его самого прославленного произведения. Среди читателей повести было немало бывших заключенных, прошедших, как и ее герой, «семь кругов ада» ГУЛАГа. Многие из них призывали Солженицына создать всеохватывающий роман о тех временах. Бывший зэк из Латвии Ю.Т. Вайшнорас писал:
Хочется верить, что Вы, тов[арищ] Солженицын, с такой наблюдательностью, с такой художественной зрелостью вошедший в советскую литературу, расширивший тематические рамки советской литературы, не отложите перо, а продолжите успешно начатую литературную работу. Хочется верить, что повесть «Один день Ивана Денисовича» – только начало большой творческой работы.