В данном случае Миронов опровергает самого себя, свои утверждения об успешности модернизации России под руководством самодержавного государства. Он, как и другие поклонники Столыпина, напрасно возлагает на столыпинскую аграрную реформу большие надежды на решение проблемы крестьянского малоземелья. Агротехническую революцию, действительно крайне необходимую, было невозможно совершить на основе крестьянского хозяйства в силу его небольших размеров. Л. В. Милов убедительно показал, что даже для ведения традиционного семейного потребительского крестьянского хозяйства в России земли требовалось больше, чем в Европе. Для интенсивного предпринимательского хозяйства этот вывод ещё более справедлив. Поэтому ликвидация общинного землевладения и землепользования путём закрепления крестьянских наделов в собственность в тех размерах, которые имели крестьяне, никаких проблем не решала и не создавала возможности для агротехнической революции.

Крестьянское хозяйство к началу XX в. не просто находилось в состоянии глубокого кризиса, оно не просто не имело перспектив для развития, оно исчерпало возможность своего существования. Существование такого хозяйства в течение веков возможно только или при неизменной численности населения, или при наличии свободного фонда необработанных земель, на которые можно отселять «лишних» людей, или при сочетании этих факторов.

Фундаментальные особенности Руси-России заключаются именно в том, что на протяжении веков её численность росла медленно и в тоже время растущее Русское государство имело возможность расширения на юг и восток, на слабозаселённые пространства скотоводов, охотников и рыболовов, где земледелие было слабо развито. Именно эти особенности привели к сохранению крестьянского и помещичьего хозяйства экстенсивного типа, становлению крайних форм феодальной зависимости (обеспечить владения феодалов рабочей силой можно было только силой), неполному отделению ремесла от сельского хозяйства, медленному развитию промышленности, её милитаристской направленности, возникновению и укреплению самодержавной формы правления, которая только и могла защитить интересы феодалов-крепостников.

Но в XIX в. всё изменилось. В районах старого заселения возможности экстенсивного земледелия, даже его сохранения, были полностью исчерпаны, на степных окраинах было возможно только интенсивное земледелие, несовместимое с крестьянским хозяйством. Наметилось и усиливалось отставание в военной мощи, которое невозможно было преодолеть без индустриализации страны и изменения её социальных и политических структур.

Другими словами, Россия встала перед необходимостью индустриализации. А это предусматривает и полную перестройку аграрной сферы: исчезновение помещичьего и крестьянского хозяйств и соответствующих им форм землевладения и хозяйствования.

Более того, Миронов приводит факты, которые рушат все его заявления об успешности модернизации. Считая рост благосостояния населения главным критерием успешности модернизации, он, перечислив доказательства благополучия крестьян, как положительные явления приводит данные переписи 1897 г.: доля крестьянства в населении России составляла 86%, а доля лиц, имеющих главным источником дохода наёмный труд 12%19.

Миронов также прекрасно знает о земледельческих занятиях большинства рабочих: в 1840-1850-х гг. в Москве и Московской губернии, рабочие состояли более чем на 90% из крестьян, тесно связанных с сельским хозяйством. После отмены крепостного права связь рабочих с землёй ослабла, но оставалась существенной. Более 50% рабочих в той или иной степени были связаны с землёй