Смысл третьего этапа заключался в том, что противник, который находился здесь, здесь и остался, а не перебросился на другие участки. Мы его втянули в драку. Замысел высшего командования, чтобы он не шел на другие участки. Мы это сделали, кроме танков, которые оторвались от нас, а дивизии, которые дрались против нас, до сегодняшнего дня сидят измочаленные вдребезги. Он сейчас все толкает на передний край. Мы их бьем. Какой же может быть у них моральный дух хороший? Против нас в основном немецкие дивизии. Командующий этими двумя армиями Паулюс, генерал-полковник. Первый этап наших боев за Доном. Тут две армии дрались в основном, 62-я и 64-я, против наступающих главных сил противника. Перемололи мы его много во время этого наступления. К Сталинграду он дошел уже подорванным. Но на Сталинград он бросил самолеты из Крыма, все свежие силы. Основные два удара сошлись около Сталинграда и были направлены на 62-ю армию. 64-я армия отдыхала, ничего не делала. Второй этап – это ставка на истребление: или он нас, или мы его. Другого выхода не было. Каждый боец понимал, что пощады ждать нечего, Гитлер не остановится. Я считаю, что противник по сравнению с нашими потерями понес [больше] в три-четыре раза и в пехоте и в танках, кроме самолетов. Противно было смотреть. Выплывает наш сталинский сокол, только до Волги доходит, сразу выбрасывает бомбы. Летят они, когда по своим, когда по ним и обратно. А если начнется карусель, то просто жалко становится, какое-то истребление младенцев получается. Ночью наша авиация работала хорошо. Наши У-2, кто их изобрел, это ценнейшее изобретение. У нас его называли КВ – король воздуха. Он ни черта не боится. А немцы какое уважение к ним имеют, это, говорят, стоячая смерть. Бронебойная пуля их берет, но надо попасть.

Третий этап, который мы переживаем, не пустить сюда противника, сковать его своими огневыми действиями. 22 ноября нам было известно, что противник попал в кольцо. Он не мог вытащить всю технику, которая у него осталась. Пока разберется там, что сделать, тут уже зацепили. Мы чувствовали, что готовится наше наступление, но не знали, где точно. Почувствовали это в первых числах ноября. Нам стали меньше всего давать. Раньше каждый день с фронтом разговариваешь, а тут смотришь, его нет. Хрущев здесь не был. Еременко один раз был.

Ремонтировали на заводах рабочие. Дали им пайки, и они как военнослужащие работали. Здесь половина Сталинграда осталась. Они стали эвакуироваться только тогда, когда почувствовали, что Сталинград не сдастся, его бомбят. Жители сидели, рассуждали: у меня здесь домик, а что если немец придет. Тут одной сотой доли не похоже на Тулу. Партийные организации эвакуировались, но населения они с собой не повели. Что, Сталинград не мог дать сто тысяч людей, которых можно было вооружить и использовать как угодно? Укрепления около Сталинграда строились. На плане там красота, а выкопано 10 %.

Дружины создали. На трех заводах: СТЗ, «Баррикады», «Красный Октябрь». Мы насчитали всего около 600 человек и истребительные отряды, порядка и прочее. Милиция? Как будто ее здесь и не было. Как-то получилось так: армия пришла, армия защищает и никого не видно, истекаем кровью, тут черт знает что творится. До чего дошли с СТЗ: 7 тысяч тонн горючего, бензина, нам нужен бензин – дайте бензин. Директор завода, прикрываясь бумажкой из Москвы, чуть ли не от Молотова: «Дать не могу». Посылаю взять бензин – охрана с автоматами стоит. Спрашивается, что, стреляться мне с ними? Вот вам отношение. Скандалить мы не хотели, взять просто нахрапом, или до стрельбы доходить, но к чему это могло привести?