Мы пришли к тому, от чего ушли, – к различным датировкам создания славянской азбуки.
И всё же отвлечёмся от вопроса ещё один раз. Излагаемый в дальнейшем материал потребует знания биографий Константина Философа и его брата. Да и, согласитесь, говорить о славянском алфавите и не сказать о жизни тех людей, которые его создавали или, уж во всяком случае, приложили массу трудов для его распространения среди славян, было бы странно.
Родились братья в македонском городе Солуни (сейчас греческий город Салоники). Мефодий – в 820 году, Константин – в 826-м. Город был портовый, население – довольно пёстрым, но большую часть составляли греки и славяне. Национальность братьев в летописных источниках прямо не указывается. На основании же косвенных свидетельств большинство учёных считают братьев болгарами. Согласно одному афонскому преданию, отец их был болгарин, а мать – гречанка (II, 31; 14). Болгаре же в то время (если и были изначально тюрки) уже ославянились. Известно, что отец Константина и Мефодия был крупный солунский военачальник – «друнгарий под стратигом», т. е. был непосредственно подчинён самому высокому воинскому чину, существовавшему в империи, – стратигу.
Уже с детства Константин проявил склонность к знаниям. С 14 лет его отправляют учиться в столицу. Там одним из учителей юноши стал Фотий, впоследствии дважды занимавший престол византийского патриарха. В короткий срок Константин изучил грамматику, диалектику, риторику, арифметику, геометрию, астрономию, музыку и литературу. Для него открывалась возможность сделать блестящую карьеру при дворе. Однако, отказавшись от этой возможности, Константин занимает сравнительно скромное место патриаршего библиотекаря, затем становится лишь преподавателем философии, отказавшись и от места библиотекаря. Именно в это время он прославился как искусный диалектик в диспутах с иконоборцами.
С 50х годов начинается миссионерская деятельность Константина. Он отправляется в Болгарию, на реку Брегальница, где обращает в христианство многих болгар. Запомним эту миссию, мы ещё к ней вернёмся. Примерно к тому же периоду относится поездка Константина в Сирию к сарацинам (арабам), где он одерживает блестящую победу в богословских спорах с сарацинскими учёными.
Третьим миссионерским путешествием Константина стала поездка в Хазарию, предпринятая им на рубеже 50—60х годов. Имеются указания ряда источников, что в этой поездке его сопровождал Мефодий. Первоначально старший брат посвятил себя военной службе и сделал на этом поприще неплохую карьеру. Однако затем ушёл от мирской суеты в монастырь. Поэтому в принципе он действительно мог сопровождать Константина во время его поездки в Хазарский каганат. Но, как утверждают некоторые исследователи, этому противоречат хронологические расчёты, т. к. другие свидетельства, заслуживающие большего доверия, говорят о том, что в конце 50-х – начале 60х годов Мефодий находился при дворе болгарского князя Бориса, где либо крестил последнего, либо подготовил его к крещению (II, 31; 21—22).
Оставим этот вопрос открытым. Для нас более важно другое: по пути из Византии к хазарам Константин остановился в греческом городе Херсонесе (по-славянски Корсунь). Там он пополнял свои знания еврейского языка, на котором после принятия иудейства в VIII веке разговаривала верхушка хазарского общества.
По свидетельству всех двадцати трёх дошедших до нас списков «Паннонского жития Константина», в Херсонесе он обнаружил «Евангелие» и «Псалтырь», написанные русскими буквами. «И он нашёл там список Евангелия и псалмов, написанных по-русски («роусьскыми письмены писано»; варианты: росьскы; русьскы, роушки (II, 19; 350), (II, 31; 19)), и он нашёл человека, говорящего на этом языке, и говорил с ним, и понимал смысл того, что говорил тот, и, приспособив его язык к своему собственному наречию («к своей беседе прикладая»), он разобрал буквы, как гласные, так и согласные, и, помолясь Богу, стал быстро читать и говорить (по-русски)» (II, 19; 350). Так выглядит свидетельство «Жития» о «русских письменах». Мы сейчас не будем подробно излагать те гипотезы, которые предлагались учёными для объяснения этого загадочного, на их взгляд, места «Жития». Скажем лишь, что в «русских письменах» видели и скандинавские руны, и готские буквы, и самаритянское письмо, и даже письмо сирийское (II, 31; 112). Но, как говорит Г.В. Вернадский: «Простейший путь объяснения текста – это читать его таким, какой он есть, и согласиться с тем, что манускрипт действительно был на русском…» (II, 19; 351). Вот мы и согласимся с Г.В. Вернадским, добавив к тому же, что и буквы также были русскими (о характере букв речь пойдёт ниже).