Во сколько хотело русское общество принять чужое влияние, в каких формах могло проходить оно – это мы постараемся уяснить в последующем обзоре русских юридических памятников, в заключении которого рассмотрим и Кормчую.

Цель наша, при изучении Русской Правды, должна заключаться в анализе элементов (уставы, обычаи), которые входили в ее состав, так как, по нашему мнению, все памятники, носящие это название, составляют сборники, а не первообразные акты, как например, грамоты уставные, жалования и проч. Ни в той форме, в которой представляется нам Правда в Акад. списке, ни в той, какую она получила в списке Троицком, мы не можем предполагать первоначального происхождения всех юридических положений, входящих в ее состав. Из летописи и из позднейшей практики мы знаем, что князья давали уставы, судили. В уставах заключались не одни положения, касающиеся суда. От древнейших уставов до нас не дошло ни одного, но мы знаем позднейшие, и если в позднейших не обособляются именно только правила для суда, – то что же может нас заставить предполагать такое обособление в уставах времен Ярослава или его детей? Такие уставы, по всей вероятности, составляли тоже местные и тоже смешанного содержания акты. К этому, может быть, основному элементу Правды, как увидим, присоединялись другие элементы.

Трудность, анализа Правды в том, что мы застаем ее уже сложившейся и современно ей не находим никаких других точек, на которые мы могли бы опираться. XI и XII вв. не представляют почти никаких остатков юридической письменности, а именно тут слагалась Русская Правда. От конца XIII в. мы имеем уже совершенно законченный текст. Вся возможность разбора памятников, уславливается тем, что в наших руках счастливый случай сохранил ту, так называемую, короткую редакцию, которая вошла после в состав полной. Это делает возможным заключение о том, что входило в состав акта и как он составлялся. Далее, мы имеем одну очень старую разновидность порядка изложения предметов в Синодальном списке. Это наши, так сказать, внешние средства, т. е. средства, при помощи которых мы можем объяснять себе способ составления Правды из различия редакций. Другие средства – внутренние, т. е. те, которые мы черпаем из самого содержания актов. От содержания мы делаем заключение, как оно должно было слагаться. Поэтому, порядок нашего изложения будет такой: мы сперва укажем на различие списков Русской Правды, потом на их состав, и вместе воспользуемся их содержанием для нашего вопроса.

При изучении Русской Правды можно держаться двоякой точки зрения. Можно изучать ее или как памятник письменности, или как памятник права. В первом случае необходимо с одинаковым вниманием отнестись ко всякому списку Правды, от какого бы времени он ни пришел, от XIII или от XVII в. В результате такого изучения археолог может приобрести много важных для науки данных. Может оказаться, что новейший список сохранил на себе такие признаки, которые дают возможность основывать на нем заключения к более отдаленному времени, нежели относительно старейший. Такой случай возможен тогда, когда подлинником для новейшего списка служил какой-либо старый текст. Наши исследователи Русской Правды хорошо понимали важность такого приема, и до последнего, наиболее обширного труда по Русской Правде, мы видим попытки в этом роде. Г-н Калачов имел, конечно, те же цели, когда сличал свои 50 списков.