– Расскажешь мне про людей, которые с нами сидят? – спросил Малкиэль.

Эйтан слегка наклонился к нему и стал негромко, чтобы не привлекать внимание тех, о ком шла речь, перечислять:

– Тот, что справа от остальных, – Моти Шейнберг. Он у нас, наверное, самый молодой. Пока не пришел к нам, был членом организации Арахим. Я его не особенно близко знаю. Но здесь, в ешиве, он учится неплохо. Пару раз я с ним садился за Гмару, но для меня он какой-то скользкий. Говорит то одно, то другое – не поймешь его. Мне надо, чтоб все конкретно было.

Человек, о котором они говорили, был поглощен дискуссией с другим парнем и совершенно не замечал направленных на себя взглядов. Овальное лицо с ямочками на щеках производило впечатление чего-то мягкого, однако в голосе его чувствовалась напористость. Несколько расстегнутых пуговиц выдавали невнимательность к одежде.

– А тот, с кем он разговаривает? – спросил Малкиэль у приятеля.

– Это Яаков-Цви Лифшиц. Мы его кратко зовем просто Цви. Ты к нему можешь обращаться, если что-то понадобится, он обычно отзывчив и любит всем помогать. Хотя я с ним мало общаюсь, он часто начинает болтать без умолку, так что не знаешь, как его остановить. Хочешь о нем больше узнать – лучше спроси у Ицика, они дружили еще в Хошене.

Цви был высоким и тонким, со светловатым оттенком волос. Практически забыв о еде, он целиком сосредоточился на том, чтобы отвечать Шейнбергу, тогда как тот успевал между своими бойкими репликами активно засовывать в рот ложку с салатом.

– А сам-то ты до этого где учился? – поинтересовался Малкиэль у Эйтана, коль скоро беседа коснулась других ешив.

– Да так, одно маленькое местечко, ничего особенного… Скажем так, бывают ешивы, где кроме Гмары есть и другие вещи. А так все как у всех.

Столь явное нежелание рассказывать о своем прошлом озадачило Малкиэля. Однако его сосед совершенно не почувствовал какой-либо неловкости от того, что предпочел скрыть подробности о себе. Он перевел взгляд на третьего парня, сидевшего левее, и продолжил говорить:

– Пинхаса ты уже видел, когда в комнате у Аарона сидели. У него родители раньше были далеки от религии, но потом отец вроде стал соблюдать. Ну и в итоге сын тоже последовал за ним. Во всяком случае, это то, что я знаю. А сам он довольно умный, но иногда просто совсем не догоняет, что ему говорят.

– Тебе, по-моему, вообще никто не нравится, – возразил Малкиэль, – один скользкий, другой болтает много, третий не догоняет…

– А что? – равнодушно отреагировал Эйтан, – я предпочитаю быть объективным. Лучше сразу знать слабые стороны.

– Может, что-нибудь хорошее лучше скажешь?

Тот постучал пальцами по столу, напрягая память:

– Ну, если хочешь хорошее, могу сказать, что Пинхас два раза обыграл меня в шахматы.

Сам Пинхас в этот момент обменивался фразами с Аароном, сидевшим напротив него с открытой книгой на столе. Даже на трапезе он не мог расстаться с учебой. Омер Мазури, расположившийся рядом, тоже иногда вставлял отдельные замечания.

– А про Омера что скажешь? – снова обратился Малкиэль к своему соседу, – он тоже тебе чем-то не угодил?

– Омер – сефард13, – ответил Эйтан, – я вообще удивляюсь, что его взяли в ешиву.

– Так что, по-твоему, если сефард, то уже не может в ешиве ашкеназов учиться?

– Может, – решительно ответил Эйтан, – но с трудом. У нас тут, кроме него, почти нет сефардов. Вряд ли он в прошлом много учился. По-моему, его родители из Беэр-Шевы, отец держит там какую-то мастерскую. Вот и Омер в итоге больше по хозяйству помогает.

Малкиэлю захотелось самому познакомиться с этими новыми для себя людьми. Однако он не успел обратиться к ним, как кто-то предложил спеть «Радость и покой», и все затянули куплеты знакомой песни. После этого Самир подкатил металлическую тележку с порциями риса и жареной курицы. Некоторые из ребят встали из-за стола, чтобы взять тарелки или налить напитки. Ицхак, пожаловавшись на плохое самочувствие, покинул компанию и отправился к себе в комнату.