Только в понедельник утром Есения усадила своего дремлющего временного воспитанника в детское кресло, пристегнула и двинулась в путь.
За два дня, проведённые вместе, Ивэн и Есения так привыкли друг к другу, что со стороны казались обычной семьёй. Мальчик поражал спокойным нравом и почти взрослой серьёзностью. Он послушно открывал рот, когда его кормили, протягивал руки, помогая себя одевать, не шумел и не истерил, а тихо сидел рядом, играя машинкой, если Есения была занята.
"Просто чудо, а не ребёнок. И как поднялась рука на беззащитного?".
Есения смотрела сквозь стекло на спящего малыша, когда он открыл глаза, сонно потянулся и тревожно повёл головой по сторонам, глубоко втягивая воздух и осматриваясь. Увидел Есению, заулыбался и радостно залопотал.
- Как насчёт размяться, соня? - Есения открыла пассажирскую дверь, отстегнула ремни и взяла ребёнка на руки. Они походили немного по обочине, поглазели на жука, понюхали по очереди одуванчик и перекусили, честно разделив банку детского пюре и пачку сока.
- Ну что, мелкий, поехали дальше?
Ивэн серьёзно посмотрел на Есению и важно кивнул, соглашаясь с нехитрым планом.
Старожигулёво - небольшая полузаброшенная деревенька, приткнувшаяся возле последней станции не слишком оживлённой железнодорожной ветки. Когда-то давно, ещё во времена планового ведения хозяйства, в этих местах решили разместить коневодческие фермы и по этому поводу построили большие конюшни, привезли племенной табун и принялись за дело. Поначалу даже получалось - исправно рождались жеребята, спрос на них был большой и желающие получить в своё хозяйство породистого тяжеловоза записывались в многолетнюю очередь. Но постепенно рабочих лошадей начали вытеснять сельскохозяйственные машины и строительная спецтехника, а с развалом СССР колхозам вообще стало не до коней-трудяжек. Остатки племенного табуна растворились в личных подсобных хозяйствах бывших работников фермы, здания конюшен разобрали, поля с высокопитательной люцерной и клевером заросли дикими травами и некогда богатый колхоз прекратил своё существование.
Бабушка Люда приехала в животноводческий колхоз в конце шестидесятых годов, когда будучи молодым специалистом ветеринаром получила распределение. Там же, в Старожигулёво вышла замуж за учителя математики, прибывшего просвещать сельских детишек.
Баба Люда и дед Миша незаметно для себя прижились в молодом богатом колхозе, обросли собственным хозяйством, родили дочь Машу - маму Есении. Жили, как говорят, душа в душу, в любви и согласии.
Деда нет на свете уже почти десять лет, а глаза бабули всё ещё туманятся от нежности при воспоминании о нём.
- Вот это любовь, я понимаю, - вздыхала, бывало, бабушкина соседка тёть Зина, когда за общим столом неизменно всплывал разговор о покойном Михаиле.
Тёть Зина знала, о чём говорила - сама-то всю жизнь мучилась со своим непутёвым мужем алкоголиком. Мелкий и тщедушный, он умудрялся доставить столько проблем, что супруга только за голову хваталась, да шла в аптеку за очередным пузырьком успокоительных капель.
Бабуля всегда соглашалась с соседкой - семейная жизнь у неё была счастливой, грех жаловаться. Одна беда - рано ушёл Миша. Ему бы жить да жить, но у судьбы свои планы на каждого из нас.
Есения печально вздохнула, вспоминая грустную улыбку на бабулином лице. Такое, тщательно маскирующее внутреннюю боль, выражение появлялось каждый раз, когда бабушка смотрела на фотографию своего ненаглядного Миши или перебирала его личные вещи.
Несмотря ни на что, Есения была рада за бабушку. Не каждому выпадает такое счастье - годы, полные любви и заботы. И если бы ей предложили на выбор долгую семейную жизнь с дебоширом-алкоголиком или короткую с любимым человеком, она бы, не сомневаясь, выбрала второе.