– Все равно, – шепчет блондин, наклоняясь ко мне. – Возьми себя в руки и сядь. Иначе во время похорон будешь торчать в своей комнате.

Если до этого еще был кто-то, кто меня не заметил, то теперь к нам приковано внимание абсолютно всех собравшихся. Взгляды, устремленные на меня, буквально покалывают мою кожу.

Несколько секунд я стою и думаю, что делать. Но выбора у меня, по сути, нет. Если я откажусь и вернусь в свою комнату, то буду винить себя в этом до конца жизни.

После нескольких глубоких, но не очень успокаивающих вдохов я наконец киваю и стряхиваю руку блондина с плеча. Он бросает на меня быстрый взгляд, потом тоже кивает и жестом приглашает следовать за ним. Это самый длинный путь, который мне когда-либо приходилось преодолевать в своей жизни. Даже дорога домой из Гетеборга после бегства Джозефа и Кево не идет с этим ни в какое сравнение. Мы молча проходим мимо заполненных рядов стульев, и каждый представитель сезонов внимательно оглядывает меня с головы до ног. Я слышу их шепот, чувствую их взгляды и пульсацию энергий вокруг меня. Моя сила в том, чтобы высасывать энергию из людей, подобно обезумевшему вампиру. Так что это похоже на хорошо укомплектованный шведский стол с разнообразной энергией для моей силы.

Пару секунд спустя замечаю деда. На нем темно-синий костюм – королевский цвет моего дома, он стоит рядом с алтарем и урной, которая кажется слишком большой. Я видела не так много урн, но эта кажется громадной. Словно скала, она вырисовывается между дедушкой и дядей, который стоит с другой стороны, сцепив руки за спиной. Глыба из темного красного дерева, украшенная голубым хрусталем и золотыми ручками. Мой совершенно перегруженный мозг невольно задается вопросом, насколько дорогой была эта вещь и нельзя ли было потратить эти деньги на другие вещи. Но это все же лучше, чем думать о том, что там будет храниться мертвое, сожженное тело моей мамы.

Меня не удивляет, что два моих телохранителя садятся прямо рядом со мной, придвигаясь так близко, что это можно принять за домогательство. Их плечи настолько широки, что я невольно втягиваю свои, чтобы только не касаться их.

– Теперь, когда все в сборе, – раздается голос моего деда, заставляя меня вздрогнуть, – можем начинать.

По спине пробегает холодная дрожь, которая не имеет ничего общего с сегодняшней погодой. На улице ледяная стужа – деревья, трава и кусты скрыты под слоем льда, по замерзшей земле ползет туман, с серого неба на нас сыплются легкие хлопья. Но холод, пронизывающий меня, не связан с продолжающейся зимой. Это все из-за ситуации, в которой я оказалась. Мама в нелепо-вычурной урне, дед, который обращается со мной как с пленницей и, видимо, собирается произнести надгробную речь. Все это настолько абсурдно, что я с трудом могу поверить в реальность происходящего.

– Благодарю вас всех за то, что пришли, – продолжает дед, оглядывая толпу собравшихся и демонстративно игнорируя меня. Я сжимаю зубы. – На прошлой неделе мы отдали ваших близких фьорду. Вода поглотила их, и теперь их души во власти милосердных богов. К сожалению, сейчас фьорд полностью замерз. Я вижу в этом знак. Знак того, что боги разгневаны.

Хватаю ртом холодный воздух и смотрю в сторону берега и воды. Сколько себя помню, наших мертвых кремировали и отдавали фьорду. На кладбище оставались лишь каменные памятники, чтобы у родственников было место для скорби. Меня не волнуют семейные традиции и ритуалы, но мысль о том, что моей маме эта честь оказана не будет, расстраивает.

Дед продолжает говорить, но я так потрясена, что его слова доходят до меня с трудом: