В тусклом свете настольной лампы, стоявшей на столике, он увидел аккуратно сложенную пачку конвертов, а в глубине разглядел лифт. Каблуки его ботинок гулко застучали по мраморному полу, и внезапно он почувствовал себя неуверенно.

– Спасибо за бутерброды, мама, – произнес он вслух, чтобы не чувствовать себя таким одиноким, – и тебе, папа, за деньги.

– Герр Форбс? – Из тени вышла женщина в длинной юбке. У нее были короткие седые волосы. – Я лидер в партийном отделении квартала. Герр Вебер ожидать вас.

Она жестом указала в сторону лифта.

– Пожалуйста, нажать на кнопку второго этажа. Danke.

Она снова исчезла в тени, а он почувствовал себя круглым дураком. Интересно, она слышала его слова?

На втором этаже он сверил номер квартиры с письмом матери. Четырнадцать. В выложенном плиткой коридоре пахло антисептиком. Каблуки снова застучали по полу. Он пошел дальше на цыпочках. Вот номер четырнадцать. Тим нажал на кнопку звонка. Какая-то небольшая деталь прямоугольной формы была сорвана с дверного косяка, и темное дерево треснуло. Он удивился, что это было сделано так плохо. Дедушка Форбс тут же исправил бы поломку.

Дверь открылась. На пороге стояла мать. Она тут же бросилась обнимать его.

– Тим, дорогой, драгоценный мой. Я так и знала, что это ты. Как хорошо снова тебя увидеть.

Огромная радость охватила его. Он бросил сумку и крепко прижал ее к себе.

– И так хорошо видеть тебя, – пробормотал он и отстранился. – Мы давно не виделись. Я каждый день скучал по тебе.

Тим задержал взгляд на ее волосах. Сейчас они были светлыми и блестящими, а в прошлый раз казались по-мышиному серыми. И теперь она заплела косу и уложила ее вокруг головы. Это выглядело как-то не по возрасту и не шло ей.

Она перехватила его взгляд.

– А, ну да, тут говорят Kinder-Küche-Kirche[3], дружок. Партия любит, чтобы женщины придерживались традиционного стиля и были блондинками. Мы так поступаем ради партии и ради наших мужчин.

Тим ничего не понял. Он пытался выучить язык по учебникам, но слушать было совсем не то, что читать.

– Извините, мама, помогите мне, пожалуйста. Kinder – это ведь дети, правильно?

Она провела его в прихожую, увешанную коврами. На полу тоже лежали ковры. Они выглядели дорого и, казалось, заглушали все звуки. Так, значит, Хейне успешно продвигается по службе. Как это замечательно для них обоих, и они полностью этого заслуживают. Им, наверно, пришлось годами откладывать деньги, и вот наконец они дождались этого момента. Внезапно он остановился и рывком повернул назад, так что его матери пришлось отпрянуть. Он сказал:

– Я забыл про сумку.

Мать улыбнулась.

– Амала отнесет ее в твою комнату.

Она крикнула что-то по-немецки.

– Видишь, у нас теперь есть слуги. Ну, то есть одна служанка. Что бы Брамптоны подумали об этом, а?

Из комнаты слева по коридору вышла пожилая женщина. Он заметил ярко освещенную кухню и почувствовал запах запеканки или чего-то подобного. Седые волосы женщины были убраны в пучок. Она носила черную униформу, фартук, черные чулки и черные туфли, скрипевшие при каждом шаге даже на ковре. Она подошла к двери и подняла сумку.

Тим рванулся помочь ей, но мать остановила его.

– Амала означает «труд». Этим она и занимается весьма усердно.

Она засмеялась этим своим смехом и быстро, почти бегом, прошла дальше. Он почувствовал ее волнение.

– Быстрее, Тим. Хейне скоро вернется. Он был на совещании вместе с некоторыми офицерами, обсуждали что-то, связанное с его отделом. Он больше не инспектирует Биржи труда и лагеря, ты знаешь. Он собирает информацию и распределяет ее по досье. Это действительно очень важно. Он на верном пути к вступлению в аппарат разведки, СД.