Их голоса стихли, а я оцепенело просидела до глубокой ночи, утирая слезы. Они называли маму по имени и в прошедшем времени. Осознание, что ее нет, впервые с такой силой навалилось на меня. Что, если отец виноват? Я уничтожу его или тех отбросов, что посмели предположить такое.

⁕⁕⁕

Я стою перед дверью маминой комнаты. Уже вечер. Вернувшись с последней вылазки, проспала целый день. Сон – хороший способ сбежать от реальности.

Повернув ручку, сделала глубокий вдох. Первый раз войти в комнату, где я больше ее не увижу. Прикоснуться к вещам, которых касалась она. Ощутить ее присутствие, еще не выветренное открытым сквозняком, пыльными поверхностями и одеждой, которую она надевала совсем недавно и не успела отдать в стирку. Представить, что мама сейчас зайдет.

Голова закружилась от обилия свежего воздуха и чистящих средств. Я забежала и опустилась на мамин диван. Тут все сменили на новое. С чего я взяла, что здесь все останется как есть?

Словно мамы и не было.

Я провела рукой по ткани дивана. Пальцы соскользнули в щель между матрасом и подлокотником, нащупав что-то гладкое.

Может, мамины духи или помада? – подумала я с надеждой, что хоть что-то осталось. На туалетном столике ведь пусто.

С трепетом сжимаю эту вещь и открываю глаза. Мамино лекарство. Сжала зубы от досады, что это напоминание не о маме, а о причине ее ухода. Оно должно было помочь. Нам говорили, что шансы высокие. Я подняла глаза в поисках места, куда запустить этот флакон. Вновь посмотрев на него, представила, как разобьется стекло. Жидкость медленно переливается после того, как я прокрутила емкость пальцами.

Медленно переливается.

У меня перехватило дыхание.

Я побежала в свою комнату и вытащила такой же флакон. Выпросила у врача для учебы. Нужно было исследовать популярный препарат и его влияние на ход лечения. Еще тогда я изучила его физические свойства. Лекарство не должно стекать по стенкам. С тем лекарством, что я нашла, одинаковая консистенция, запах и вкус. Но оно переливается, оставляя влажный след, который медленно исчезает. Тот, что я взяла у врача, не остается на стенках флакона.

Внутри не мамино лекарство.

Кто-то подменил настоящее.

Я спустилась к бывшей маминой горничной. Не сказать, что у нас теплые отношения, но относились друг к другу хорошо. Нужно поговорить с каждым, кто мог быть у моей мамы в комнате. Она должна была вылечиться. Врач говорил, что прогноз хороший при условии, что она будет принимать препарат. Кто-то не хотел, чтобы она вылечилась. Кому вообще это было нужно? Я уничтожу этого человека.

– Мне жаль мисс Алиану. Она была такой чуткой, доброй, – осторожно произнесла Луиза.

Считаю ее ровесницей мамы. Она невысокая, немного грузная, волосы черные, как у большинства истенцев. Всегда заплетает их в косу. Горничные носят строгие бордовые платья, закрывающие колени. Луиза наливает мне чай, на этаже прислуги, в ее рабочей комнате.

– Да, мама была добра ко всем, – я посмотрела на Луизу, но та говорит только, если я задаю вопрос.

В этом нет ничего странного, мы ведь действительно не общались, а для многих во дворце я холодная и неприступная личность. К моему сожалению, меня часто сравнивает с той из Эллингтонов. Но та и снаружи, и внутри высокомерная особа.

– Чем вы сейчас занимаетесь? – спросила я.

– В основном здесь, – она наконец села на стул и обхватила руками чашку. – Помогаю на кухне, в прачечной. Первые дни было особенно тяжко. Ведь, мисс Алиана…

Луиза вновь на меня посмотрела, проверяя, не слишком ли она откровенна и не заскучала ли я.

– Луиза, расскажите мне все, – нежно успокоила ее я, коснувшись руки. – Так хочется поговорить о ней.