Но то, что археологические памятники ранних славян первым принялся искать именно поляк, было вполне закономерно. В конце XVIII – начале XIX века целая плеяда польской интеллигенции вдохновлялась идеей: «Наша родина лежит в могиле. Мы… должны трудиться над тем, чтобы сбросить наваленный над нею холм и извлечь лежащий под ним пепел Феникса – нашего отечества» (слова историка Иоахима Лелевеля, сказанные им еще студентом в 1800 году).[42] Передовые круги русского общества думали не столько о прошлом, сколько о будущем. Но они внимательно следили за открытиями и теориями ученых братского народа. Свидетельство тому – переводы всех основных публикаций Я. Потоцкого, И. Раковецкого, В. Суровецкого, И. Лелевеля. Благодарную аудиторию нашел в России и Ходаковский.

Не забудем еще одно обстоятельство. Движение Ренессанса затронуло Польшу в большей мере, чем Московскую Русь. В частности, коллекции древностей появились там уже в XVI веке, а книги с рисунками археологических находок – в XVII.[43] Поэтому за поисками Ходаковского стояла трехсотлетняя традиция, какой в России тогда еще не было.

И все же мы убедились, что «теория славянского городства» Ходаковского не была воспринята в Москве и Петербурге как что-то чужеродное. К ней близко подходил уже М. Н. Макаров. Поэтому она и смогла получить у нас такой отклик и такое развитие.

Исследовательский интерес к подмосковным курганам возник позже, чем к городищам. Разумеется, в народе знали и о тех, и о других. В Центральной России почти у каждого старого села есть свое древнее кладбище – курганная группа. Особенно высокие насыпи, как и городища, служили для окрестного населения ориентирами. Так, в писцовой книге XVII века упомянута «Великая могила» у села Чернева на Сходне.[44]

В научной литературе на подобные памятники первым обратил внимание петербургский академик ботаник Иоганн Петер Фальк (1727–1774), швед по происхождению, приглашенный на русскую службу по рекомендации его учителя – знаменитого Карла Линнея. Отправившись в 1768 году из Петербурга в Западную Сибирь, Фальк отметил в своем дневнике: «От прежних жителей сей страны и теперь еще видны по берегу реки Москвы рассеянные полукруглые могилы (курганы), вышиною до трех сажен. У Боровского переезда на правом берегу реки на холме, вышиною в шесть сажен, стоит столп, грубо выработанный из песчаного камня. Близ оного видны следы рва и вала укрепленного места».[45]

Об этой достопримечательности в окрестностях Москвы уже говорилось мельком в предшествующей главе. В 1820 году туда советовал съездить Ходаковскому М. Н. Макаров. В 1822 году там побывал К.Ф.Калайдович, а в 1824– другой знакомый Пушкина, первый ректор Киевского университета биолог и филолог Михаил Александрович Максимович (1804–1873).[46] Известность этого пункта связана с тем, что возвышение около села Мячково находилось у переезда через Москву-реку по дороге в Рязань, отчего запомнилось многим. Отсюда за тридцать верст была видна панорама Москвы.

В 1805 году этот памятник вдохновил видного поэта (автора песни «Среди долины ровныя…»), профессора Московского университета Алексея Федоровича Мерзлякова (1778–1830). В «Вестнике Европы» он напечатал тогда стихотворение «Мячковский курган». В примечании автор пояснял, что это братская могила россиян, павших при защите столицы от набегов татар, поныне почитаемая народом. Поэт восклицал: