И апперцепция, и «чистое Я» сами по себе не несут временных характеристик, однако спонтанная способность «Я мыслю» в системе абстракций располагается и Кантом, и Гуссерлем таким образом, что в познании она необходимо вступает во временные отношения. У Канта трансцендентальное действие воображения представляет собой единство апперцепции и внутреннего чувства, в основе которого – время; у Гуссерля стержень интенциональных актов структурирует «лишенную начала и конца линию имманентного времени»[73].

Сходство между функциями единства апперцепции и «чистого Я» не исключает различий. Кант, рассматривая процесс присоединения представлений в одном сознании и тождество сознания в этом процессе, имеет дело с готовыми представлениями. У Гуссерля «чистое Я» имеет более «тонкую» структуру: она не только выполняет функцию «Я мыслю» по отношению к различным переживаниям, но и участвует в формировании переживаний. Таким образом, речь идет уже не только о тождестве сознания по отношению к различным представлениям, но и о тождестве интенционального акта при соотнесении с различными модусами данности предмета[74]. Кроме того, у Гуссерля существенно переставлены акценты: у Канта единство сознания – это тождественное проявление одних и тех же структур субъекта в различных представлениях, у Гуссерля чистая «направленность на…» – это условие перестройки сознания в зависимости от того, с предметами какого рода оно имеет дело.

Второе значение, в котором может употребляться термин «единство сознания», – единство смысла в представлениях. Здесь также обнаруживается существенное сходство: и у Канта, и у Гуссерля единство смысла в представлениях достигается благодаря темпоральной основе. У Канта – благодаря трансцендентальной схеме, у Гуссерля – благодаря темпоральной структуре интенциональности.

Было бы ошибкой сравнивать понятие единства сознания у Канта и Гуссерля соответственно как апперцепцию и единство внутреннего времени, т. е. смешивая два значения термина[75].

В самом деле, Кант применяет термин «единство сознания» только к апперцепции, но не к трансцендентальной схеме или к трансцендентальному синтезу воображения. У Гуссерля же этот термин относится большей частью к темпоральному единству сознания. Однако следует иметь в виду, что под «сознанием» в данном случае Кант и Гуссерль понимают различные вещи. У Канта сознание на этом уровне рассуждений отождествляется с рассудком, тогда как Гуссерль нигде не абстрагирует чисто рассудочную деятельность, трактуя сознание как совокупность всевозможных интенциональных актов, в основе которых лежит ноэтический, смыслообразующий компонент.

Выделение двух значений термина «единство сознания» позволяет сравнивать уже не термины, а функции, которые выполняют определенные абстракции в рамках гносеологических учений Канта и Гуссерля: при всех отличиях апперцепция и чистое ego фиксируют тождество сознания в процессе смены представлений, т. е. необходимую формальную структуру сознания, а трансцендентальный синтез воображения и темпоральное единство интенциональности воплощают в себе назначение сознания, его первичную и главную цель – создавать осмысленные контексты-содержания. Согласно Гуссерлю трансцендентальная позиция – это постоянный процесс интенционального анализа, процесс, в котором человек обретает единство сознания как внутреннюю историчность. По этой причине изучение памяти приобретает для феноменологии особое значение. Гуссерль исследует память в рефлексивном наблюдении и в то же время показывает возможность рефлексии в памяти. Гуссерль отвлекается от вопросов о том, благодаря каким структурам мозга мы можем запоминать; его интересует другое: каковы те общие структуры сознания, посредством которых память осуществляется как процесс. Исследование памяти непосредственно связано в феноменологии с учением о времени, где Гуссерль проводит ряд важных сопоставлений: память и ретенция, память и фантазия, память и восприятие. Кроме того, важная роль отводится памяти в конституировании объективного времени.