– Да, дяла хужей некуда. Мы у коперативи усё гадаим, иде будем брать сырьё да товары. С колхозов шиш шо получишь. А?.

Распечатав зубами бутылку, Пётр выплюнул сургуч и бумажную пробку:

– Закусить бы чем…

– Имеем чем, – Иван достал из холщёвого узелка, лежавшего под сеном, на котором он сидел, солёный огурец, два яйца, луковицу и краюху ржаного хлеба, – Вот и закус, шо можить быть лучча…

Они делали по несколько глотков, заедая каждую порцию спиртного.

– Надо допивать, – сказал изрядно уже захмелевший Пётр, – Жалко выливать.

– Зачем выливать. На. Из газетки пробочку сделай, заткни. Дома допьёшь с похмелля-то.

Пётр покачал головой:

– Не. Воду мне надо налить. Очень надо, а то домой не пустят.

И они дружно докончили остатки водки.

Колодец был глубокий. Подняв с помощью ворота ведро, Пётр прежде всего отпил из него. Вода оказалась очень холодной, чистой и приятной на вкус. Петр опустил бутылку в ведро, и вода забулькала, заполняя её.

От моста, как всегда, Пётр шёл пешком вдоль Днепра по краю поля, которое уже ожидало приложения крестьянского труда.

Его семейство было в полном сборе. На столе стояло блюдо с куличём, вокруг которого лежали крашеные в луковой шелухе яйца. Ульяна разливала из самовара чай, заваренный травами.

Когда Пётр вошёл в горницу, все повскакивали с лавок и подбежали к нему, чтобы обнять и прижаться к родному человеку. Но прежде каждый произносил: «Христос воскресе». Пётр отвечал: «Воистину воскресе» и трижды целовал их в щёки. Он сбросил с плеч пальто и положил на сундук. Сев на скамью у печи, снял сапоги со следами не отмытой грязи и одел лапти, поставленные рядом Ульяной.

– Захар, принеси мои вещи. Я в сенях оставил.

Поставив перед собой коробку и мешок, Пётр начал раздавать подарки:

– Тебе, Уля, платок, – он достал цветастый с кистями платок.

– А, мне? – не выдержала дочь.

– Тебе, Дуняш, маниста и зеркальце.

Дуня схватила манисты и накрутив их на шею подбежала к зеркалу, висевшему на стене:

– Красота-то какая! Спасибо, папка. Девки обзавидуютца.

– Григорий, держи кепку и складной нож со всевозможными приспособлениями, ты давно просил.

– Спасибо, батя, – Григорий расправил немного помятую кепку и погрузился в изучение ножа.

Пётр вынул из мешка свёрток:

– Твой подарок, Захар. Тройка. Из отличного сукна. На себя мерил. Мы вроде как схожи по конституции. Еже ли что, мать поправит, где надо подгонит. Не гоже тебе ехать свататься в деревенском.

– Свататься?

– Решил я тебя оженить и невесту нашёл, Ленку Щербакову. Знаешь её? Подходит она тебе?

– Знаю. Много раз видел в клубе. Ихний кружок разные представления устраивает. Красивая… Согласится ли за меня выйти?

– Это уж ты постарайся. В кружок к ним запишись.

– Меня приглашали на гармошке играть. Хор образовался. Ленка тоже в нём поёть.

– Хорошо. Покажи себя с лутчей стороны. Заступись, если кто обижает. Я, когда за мать заступился, она потом глаз с меня не сводила.

– Прямо уж не сводила. Можить это я тебя тожить завлекала. Отца слушай он дело говорить.

– Да чо, я согласный. Только она девка боевая, её не очень-то обидишь.

– Договорились. Закончим пахоту и поедем сватами к Александре Щербаковой на смотрины ёйной дочки. А ты Захар постарайся понравиться будущей жене. Сосватаем тебе невесту и осенью свадебку сыграем… Ну а теперь я устрою вам настоящий праздник, – Пётр не спеша аккуратно развязал шпагат, обматывавший коробку с продуктами, и смотал его в клубок:

– Пригодится по хозяйству. Подходите, берите и ставьте на стол.

Вскоре на столе оказалось всё содержимое коробки. Все с любопытством разглядывали, вертели в руках, нюхали угощения, из которых многое они никогда не видели.