– Это другое дело, – рявкает Джексон.

– Почему? Потому что это Сайрус? Ты действительно считаешь, что он один такой? – Хадсон выгибает бровь. – Если бы это было так, нам не пришлось бы сражаться на том острове с чертовой уймой народу.

Воцаряется тишина, затем Иден говорит:

– Мне больно это признавать, но, по-моему, Хадсон прав. – Она качает головой. – Мы не знаем, можем ли доверять родителям Луки. Не знаем, можем ли доверять хоть кому-то.

– Их сын погиб, – повторяет Флинт, глядя в глаза Иден. – Они должны узнать, пока у нас еще есть время похоронить его. Если вы слишком трусливы, чтобы сделать это, то это сделаю я. – Он злобно смотрит на Хадсона. – Тебе не приходило в голову, что нам вообще не пришлось бы их извещать, если бы ты сделал свою работу?

Я резко втягиваю в себя воздух – его слова бьют меня наотмашь. Очевидно, что он имеет в виду способность Хадсона обращать врагов в пыль силой мысли, и мне хочется наброситься на Флинта за то, что он заговорил о таком, но я знаю, что он страдает, так что сейчас не время.

Хадсон переводит глаза на меня, и я пытаюсь взглядом ободрить его. Но он тут же снова уставляется на Флинта и изумленно раскидывает руки.

– Я же тоже был там и дрался, как и ты.

– Но это не то же самое, не правда ли? – Флинт вскидывает бровь. – Послушать тебя, так ты отдал этой схватке всего себя, но мы все знаем, что это не так. Почему бы тебе не спросить себя: если бы смерть тогда грозила Грейс, вели бы мы сейчас этот разговор или же Лука был бы жив?

Хадсон сжимает зубы.

– Ты не понимаешь, о чем говоришь.

– Это ты так считаешь. – С этими словами Флинт, держась за спинку койки, скачет на одной ноге к паре костылей, стоящих в углу. И подхватив их, молча ковыляет из комнаты.

Хадсон не произносит ни слова. Как и все остальные.

Я ощущаю стеснение в груди при мысли о том выборе, который ему приходится делать, о том грузе ожиданий, который лежит на его плечах. Этот груз неподъемен. И он продолжает нести его. Всегда. Однако это вовсе не значит, что он должен нести его в одиночку.

Я обнимаю его, кладу голову ему на грудь, закрываю глаза и слушаю биение его сердца, пока его напряженные плечи не начинают расслабляться, пока его губы в легком поцелуе не касаются моих волос. И только тогда я выдыхаю. С ним все будет в порядке. С нами все будет в порядке.

Но, когда я открываю глаза, мой взгляд падает на наших друзей, и у меня пресекается дыхание.

Сожаление. Гнев. Осуждение. Я вижу все это на их лицах, и все это направлено на Хадсона и на меня.

И тут я понимаю, в чем заключается истинная победа Сайруса.

Мы разделены.

Иными словами, мы в полной жопе. Опять.

Все эти темные чувства ясно читаются на их лицах, когда весь Орден становится за спиной Джексона, который с вызовом смотрит на Хадсона. У меня обрывается сердце. Это начинает походить на ссору со стрельбой на Диком Западе, и мне совсем не хочется попасть под перекрестный огонь. Или увидеть, как под него попадет кто-то другой.

Поэтому я становлюсь между Джексоном и моей парой. Хадсон недовольно крякает, но не пытается меня остановить. Может, стоит попытаться объяснить его решения в схватке, защитить его? – думаю я, но в конце концов решаю, что сначала надо заняться Лукой. Совсем скоро он обратится в прах. Мысленно я обещаю себе, что мы еще поговорим о том, чего наши друзья ожидают от Хадсона в бою, но это случится не сегодня. У нас и без того хватает проблем.

– Послушай, Джексон, я все понимаю. – Я в примирительном жесте протягиваю руку к парню, который когда-то был для меня всем. – Это жесть, полная жесть. Но ты должен понимать, насколько рискованно приглашать сюда родителей Луки.