– Так для одержания скорой победы над супостатом нужны здоровые и сильные солдаты, господин генерал. А то, чего доброго, в нужный момент они ружье держать не смогут от недоедания, – парировал Ардатов. – Посмотрел я недавно, как лечат раненых в наших госпиталях, и диву дался. До чего же живуч и вынослив наш солдат! Бинтов нет, лекарств нет, кормят черт знает чем, а он еще на поправку идет. Чудеса, да и только!

Услышав о нарушениях в госпиталях, Горчаков сразу насупился и присмирел. Ему было неудобно, что приехавший Ардатов сразу занялся инспекцией госпиталей, тогда как сам князь до сих пор не удосужился посетить хоть один лазарет.

– Руки не доходят, ваше сиятельство, разобраться с госпиталями. Слышал, что непорядки там творятся, но вот все недосуг было. Все воруют, проклятые, а честных интендантов сыскать невозможно, – стал оправдываться командующий, поскольку царский посланник ходил возле очень скользкой темы – злоупотребления служебным положением. К этому виду проступка государь был очень строг и мог покарать кого угодно, невзирая на чины и звания, если вина человека была доказана.

Видя примирительный настрой командующего, Ардатов не стал дальше развивать эту тему разговора, и конфликт, казалось, был исчерпан. Однако вскоре мнения двух Михаилов вновь столкнулись, и повод для этого был куда более серьезный – решалась судьба Севастополя.

Исполняя приказ Пелисье о штурме русских позиций, в последних числах мая союзная артиллерия стала яростно обстреливать Камчатский люнет вместе с двумя другими русскими редутами, и здесь наглядно сказалось ее преимущество в мортирах. Находясь в надежном укрытии, орудия методично разрушали передние фасы русских укреплений, выводя из строя пушки и заваливая амбразуры. Русские батареи мало что могли противопоставить огневой мощи противника. Если в противостоянии с открытыми батареями они еще могли сбить или разрушить орудия, то против осадных мортир они были бессильны.

О приготовлениях неприятеля к штурму Камчатского люнета русским сначала донесли дезертиры, а затем это же подтвердили и наблюдатели, заметившие большое скопление солдат в траншеях французов. Об этом было немедленно доложено генералу Жабокритскому, командовавшему обороной этого участка вместо погибшего Истомина, но, к всеобщему удивлению, тот не стал усиливать гарнизон редутов. В течение всего дня Жабокритский только лихорадочно слал рапорты Остен-Сакену, который также никак не реагировал на возникшую угрозу. Оба генерала полностью разделяли мнение Горчакова о необходимости сдачи Севастополя ради сохранения армии.

На следующий день, в самый разгар артиллерийской канонады, Жабокритский внезапно сказался больным и, сев на лошадь, стремительно уехал на Северную сторону, оставив вверенный ему участок обороны без командования.

Когда это стало известно Нахимову, то он в категорической форме потребовал от Остен-Сакена замены Жабокритского Хрулевым и срочной посылки подкрепления на люнет и редуты. После этого, не желая мириться с предательским равнодушием начальства, Нахимов сам отправился на Камчатский люнет с тайной надеждой принять смерть на поле боя, чтобы избежать позора оставления родного города.

Общий штурм русских позиций начался в шесть часов пополудни, по сигналу ракеты. Французские штурмовые колонны сразу устремились в атаку на русские позиции и, пользуясь своей численностью четыре батальона против одного, смогли быстро сломить сопротивление защитников Волынского и Селингинского редутов.

Развивая возникший успех, они попытались продвинуться в глубь русских позиций, но были остановлены русскими резервами, которые привел принявший командование Хрулев. При отражении неприятеля русские смогли захватить две гаубицы, которые французы неосмотрительно выдвинули вперед для поддержания своей атаки.