Благодаря самоотверженному труду и старанию защитников Севастополя все разрушения, производимые огнем осадных батарей, успешно ликвидировались в ночное время суток. Разбитые врагом пушки заменялись новыми орудиями, восстанавливались брустверы и амбразуры, пополнялись поредевшие ряды гарнизонов бастионов. И вновь, как в октябре, русские отвечали своим огнем на огонь вражеских батарей, заставляя их замолчать хоть на время.

Выпустив огромное количество бомб и ядер, союзники были готовы полностью отказаться от своих намерений одержать верх при помощи одной бомбардировки, ввиду ее полной неэффективности. Генерал Пелисье был в ярости, наблюдая в подзорную трубу за русскими позициями и не находя их видимого разрушения. На военном совете, собранном после окончания очередной бомбардировки, новый главнокомандующий в форме, приличествующей скорее капралу, чем генералу французской армии, обрушился с гневными упреками на генерала Нивье, автора этого плана.

– Следует напомнить вам, генерал, во сколько тысяч золотых франков обошлась казне ваша идея усмирить русских огнем наших батарей! Император Наполеон Первый потратил меньше денег на свои победы при Ваграме и Аустерлице, чем мы за эти десять дней обстрела Севастополя.

Сидевшие напротив Пелисье генералы хмуро опустили головы. В глубине души они не были согласны с мнением своего командира, но, к своему огромному сожалению, ничего не могли противопоставить словам Пелисье. Русские бастионы действительно остались несломленными, несмотря на все старания английских и французских пушкарей.

– Исполняя волю нашего любимого императора, я намерен разбавить делом наше расточительное сидение под стенами проклятого Севастополя и потому в скором времени отдам приказ о штурме русских укреплений на подступах к Малахову кургану.

– Штурмовать Зеленый холм?[1] Да можно ли об этом думать? – воскликнул Канробер. – Ведь это будет целое сражение!

– Прекрасно, – холодно бросил Пелисье. – Пусть будет сражение, но этот холм мне нужен.

Сидевшие перед ним генералы с удивлением переглянулись между собой, но никто не посмел возражать командующему. Приказ был получен, и его следовало исполнять.

Вот в такое неспокойное время приехал в Бахчисарай граф Ардатов, до этого усиленно фланировавший между Москвой, Нижним Новгородом и Ростовом, пытаясь реализовать свои планы, о которых в полном объеме мало кто знал за исключением самого Ардатова и императора Николая. Подобная секретность была обусловлена не столько умелыми действиями вражеских шпионов, сколько безудержной болтовней придворных и тех, кто по своей службе был обязан следить за сохранностью государственных тайн.

Появление Ардатова в Бахчисарае было сразу отмечено громким инцидентом, который получил огромный отклик среди простых солдат и офицеров. Одетый в мундир пехотного капитана, граф прибыл на простой почтовой бричке вместе с двумя адъютантами. Войдя в дом, где располагалась интендантская служба Крымской армии, он скромно спросил, где ему можно найти господина Свечкина, обеспечивающего снабжением Владимирский полк.

– Я вас слушаю, – холодно сказал раскормленный интендант, не распознав в Ардатове высокого начальника, что было совершенно нетрудно. За двое суток тряски на почтовом тарантасе граф полностью утратил столичный лоск и мало чем отличался от простого армейского офицера.

– Могу ли я получить деньги для полка по требованиям? – почтительно спросил Ардатов, вынимая из кармана кителя бумаги.

– Получить-то вы можете, но все будет зависеть от вас самих, – глубокомысленно ответил чиновник, мельком оценив внешний вид графа.